– Господи, ну что ты говоришь, – ахнула я. – Ты с ума сошёл? Да ты посмотри на себя, ты же звезда, по тебе половина женщин всего мира с ума сходит.
– Ну а что тогда? – не отставал он. – Ведь я же знаю, что у тебя никого нет. Если бы был кто-то – ну хоть раз за все эти годы, – я бы об этом узнал, догадался бы, такое невозможно сохранить в тайне.
На этих его словах я невольно вздрогнула. Ведь как раз очень скоро мне предстояло попытаться скрыть свои отношения.
– Почему тогда ты не хочешь даже попытаться со мной? – Он снова внимательно в меня вгляделся и вдруг добавил: – Только не говори, что ты предпочитаешь женщин.
Вот именно это мне и нравилось в Тэде. Этот его английский юмор словно струился у него под кожей, смешанный с кровью. В самые ужасные, в самые драматические минуты он вдруг выдавал что-то такое, от чего накал ситуации тут же снижался, и я начинала хохотать.
Так вышло и сейчас. Я фыркнула, закашлялась, стараясь сдержаться, но потом всё же повалилась на спину в раскиданные по полу подушки и расхохоталась. И Тэд, глядя на меня, тоже не удержался. Рухнул на пол рядом со мной и принялся гоготать.
– Господи, что ты несёшь, – с трудом выдавила я, давясь смехом.
– Ну а что? Что я, по-твоему, должен думать? – не унимался он, доводя меня совсем уж до колик.
Кто-то из нас задел тарелку, и та со звоном покатилась по полу и грохнулась о ножку стола, рассыпавшись на куски. Одна из свечей выпала из подсвечника и едва не подпалила ковер. Это рассмешило нас ещё больше, и, спешно затаптывая подпалину, мы покатились со смеху.
Наконец, когда нас с ним перестало колотить от смеха, он снова посмотрел на меня внимательно и грустно:
– Так всё же почему, Рада?
– Тэд, послушай, – начала я.
Я отлично понимала, что рассказывать ему обо всём не стоит. Не то чтобы я не доверяла ему, но в каком-то смысле я собиралась нарушить заключенный контракт, и ставя его в известность о своей ситуации, косвенно заставляла лгать и его. Но я слишком хорошо относилась к Тэду, чтобы продолжать уклоняться от него под какими-то надуманными предлогами.
– Послушай, то, о чём я тебе скажу, никто не должен знать. У меня… В общем, есть один человек. В России. Я долгие годы считала, что он погиб, но теперь узнала, что он жив. И я надеюсь, что скоро мы с ним сможем быть вместе.
– Ого, – отозвался Тэд.
Я видела, как мгновенно переменилось его лицо. Он замкнулся, закрылся, словно никак не ожидал услышать от меня такое, и теперь всеми силами старался не выдать обуревавших его эмоций.
– А он… этот человек… – осторожно начал он. – Он хорошо к тебе относится?
– Тэд, – улыбнулась я, – это что, разговор из серии: если он обидит тебя, я его убью?
– Можно сказать и так, – дёрнул плечами он. – Не советовал бы я ему тебя обижать.
– Он не обидит, – уверенно отозвалась я. – Тэд, он прекрасный парень, и я очень надеюсь когда-нибудь вас познакомить. Он тебе понравится.
– Это вряд ли, – буркнул Тэд.
И я снова рассмеялась, вспомнив, что точно так же ответил на эту мою фразу и Гриша.
– Ладно, – сказал наконец Тэд, помолчав. – Я понял.
– Тэдди, милый, – начала я. – Я только надеюсь, что это всё… не скажется на нашей дружбе. Мне с тобой очень хорошо, правда, и я очень ценю то, что у нас есть, просто…
– Просто ничего другого ты не хочешь, – кивнул он. – Я понял, Рада, правда. Ты извини, больше никаких романтических ужинов при свечах. Однако же надеяться, что твой прекрасный принц куда-нибудь испарится и мы ещё сможем быть вместе, ты мне не запретишь, – улыбнулся он.
Я тоже улыбнулась.
– Обещаю, что запишу тебя в очередь под первым номером.
Я поднялась с пола, одёрнула платье и сказала:
– Я поеду, Тэдди. Завтра увидимся.
– Ничего, если я не стану тебя провожать? – спросил он. – Раз уж всё равно у нас получилось не-свидание.
С ним всё же было удивительно легко. Его лёгкий ненавязчивый юмор скрашивал любые самые неловкие ситуации. И я верила, правда, верила, что нам, несмотря ни на что, удастся сохранить нашу дружбу. Без Тэда мне было бы совсем одиноко здесь.
Съёмки шли своим чередом.
Гарри Флинт, мужчина в районе сорока, поджарый, седоватый, с хищным костистым носом, был отличным мастером своего дела. Умел найти подход к каждому члену съёмочной группы, пресекал все зарождающиеся на площадке конфликты, профессионально строил сцены и умел добиться от каждого актера именно того, что было нужно ему в кадре. И все же меня не оставляло ощущение, что вместе с Доном – и этим его грубоватым балагурством – наша Сага утратила какое-то особое очарование, странную манкую прелесть.
Гарри отлично знал, чем подкупить зрителей, какие скандальные сцены обязательно привлекут интерес аудитории. В отличие от Дона, работавшего тонко, на полутонах, он стремился дожать каждую сцену до почти гротескной экспрессии.
– Больше страсти! – убеждал он нас с Тэдом на площадке. – Зрители год этого ждали, они идут в кино, чтобы посмотреть, как вы целуетесь! А вы боитесь друг к другу прикоснуться.
– Но Гарри, – возражал Тэд, – ведь наших героев должна связывать не просто страсть, а глубокая, проникновенная нежность.
– Зрителя нежностью не купишь, – качал головой Гарри.
– Лучше скажи, нежность задорого не продашь, – вставлял, отвернувшись от камеры, Алекс.
Благодаря Гарри в сценарии появилось больше трюковых сцен. Драки, прыжки, падения… Что ж, может быть, в чём-то он был и прав, и зрителя привлечь такими моментами было проще. Но мне всё равно было грустно от того, как в этот раз всё было не похоже на съёмки первой части.
Съёмочный период в Лос-Анджелесе закончился, и мы выехали на границу с Мексикой. Съемки проходили в пустыне, и здесь в дело включалась иссушающая жара. До сих пор я еще никогда не видела пустыни, и она совершенно поразила меня. Я, привыкшая к совсем иному ландшафту, к буйству зелени, теней, прохлады, к обилию запахов травы, цветов и листьев, была заворожена таким огромным ровным пространством. Выжженная солнцем оранжевая земля простиралась на много миль вокруг. Земля, как будто ошпаренная кипятком, растрескавшаяся, полумёртвая. Где-то на горизонте видна была дорога, по которой изредка проносились автомобили, вздымая за собой облака пыли. Но звука моторов не было слышно – мы расположились от неё слишком далеко. Растительности тут практически не было – лишь какие-то ползучие жалкие кустики, цеплявшиеся за обувь с отчаянием умирающих от жажды существ. Солнце палило с ровного, выцветшего от жары белёсого неба, и негде было укрыться от его безжалостных лучей. В сторону горизонта уходили песчаные дюны, чем-то похожие на сопки в моём родном краю. Только те были подёрнуты нежной изумрудной зеленью, эти же пылали всеми оттенками жёлтого и оранжевого и осыпались под ногами, не давая идти. Иногда нам встречались длинные зелёные кактусы с острыми иголками. Порою мы натыкались на ящериц – застывших на камнях и поблёскивающих недвижимыми вертикальными зрачками. Стоило приблизиться к ним и сделать хоть одно резкое движение, как они за считаные секунды юрко утекали в песок.
