– А со мной, видимо, уже нет.
Казалось, с каждой новой моей фразой всё только больше запутывалось. Я набрала в грудь побольше воздуха и произнесла то, чего не говорила никогда. Ведь раньше слова нам были не нужны, но теперь выходило так, что без них больше было не обойтись.
– Гриша, я люблю тебя. Люблю больше всего на свете. Если ты скажешь, я брошу здесь всё. Придумаю, как расторгнуть контракт, и брошу. Уеду с тобой. Вернусь домой. Мне всё это не нужно.
Он как-то сдавленно охнул, а потом шагнул ко мне и крепко стиснул сильными руками, зашептал куда-то мне в волосы:
– Глупая, какая же ты глупая. Ну что ты такое говоришь? Нельзя тебе это бросать, это твоя жизнь. Прости меня, прости, родная моя. Это я здесь дурак, напридумывал что-то, накрутил себя. Я просто так давно тебя не видел…
Мы стояли перед входной дверью моей квартиры, тесно прижавшись друг к другу, и мне снова казалось, что теперь нас не разъединить никакой злой силе.
– Тебе нужно идти? – шептала я, крепче прижимаясь к нему. – Нужно идти, да? Тебя ждут на корабле?
– Да, мне нужно… нужно… – бормотал он, прижимая меня к себе всё сильнее. – Я приду к тебе завтра.
– Нет, это я к тебе приду, я встречу тебя у порта, – обещала я. – Мы поговорим обо всём, мы всё решим. И больше никогда не расстанемся.
Нам обоим было понятно, что это неправда, что всего не решить вот так, в одночасье, но нам нужно было хоть за что-то держаться, чтобы найти в себе силы разжать руки и отпустить друг друга.
Я не помню, как пережила эту ночь, как дождалась следующего дня. Я бродила по квартире, боясь включать свет, присаживалась на постель, прижимала к лицу подушку, всё ещё слабо пахнувшую его запахом. Втягивала носом воздух, пытаясь различить отголоски табачного дыма. Шарила под одеялом в поисках завалившейся куда-нибудь сигареты. Я искала доказательства, которые могли бы подтвердить, что я не сошла с ума, что он был здесь, обнимал меня, говорил со мной. Что он жив. Жив!
К тому моменту, как окончательно рассвело, я извела себя до крайности. Мне нужно было придумать, как нам теперь быть. Я отчетливо понимала, что то, что я сказала Грише про контракт, было неправдой. Я не могла вот так просто его разорвать и вернуться домой. Контракт связывал меня обязательствами на десять лет, впереди оставалось ещё восемь. Когда я подписывала его, мне было всё равно, что со мной будет дальше. Если бы я только знала, что Гриша жив, я ни за что бы не согласилась так опрометчиво подписать договор, фактически отрезав себе возможность уехать к нему. Но теперь, чтобы разорвать обязательства, пришлось бы взвалить на себя такую неустойку, такие судебные разбирательства, на какие не хватило бы даже заработанной мной за время съёмок «Миражей» немаленькой суммы. К тому же это значило бы закрыть себе дорогу в кино навсегда. Наверное, ещё пару лет назад я бы не задумываясь так и сделала. Однако моя новая профессия, окружавшие меня люди, время, проведенное в Лос-Анджелесе, – всё это сделало меня немного другой. Менее порывистой, более практичной. Мне теперь не хотелось вот так рубить сплеча. Хотелось подумать, есть ли для нас какая-то возможность быть вместе, не потеряв всё.
Да и потом, Гриша ведь тоже не мог вот так просто всё бросить. И я была не вправе требовать от него, чтобы он оставил свою профессию ради меня. Как нелегко ему пришлось, сколько выдержки, настойчивости, упорства пришлось приложить, чтобы прийти к тому, кем он стал сейчас. Столько лет учёбы, тяжёлого труда – уж мне ли было не знать, что такое профессия моряка. Сколько пришлось выучить всего, сколько экзаменов сдать – только ради того, чтобы однажды попасть на судно, плывущее в Лос-Анджелес. Я понимала, что всё это он сделал только ради того, чтобы найти меня. И всё же теперь я не могла потребовать от него, чтобы он отказался от всего достигнутого только ради неясных перспектив. Я знала, что не могу принять от него такой жертвы.
Все эти мысли так меня измучили, что утром я без сил упала на постель и провалилась в сон. А очнулась только от телефонного звонка, когда в окна уже вовсю палило солнце. Я подскочила на постели, почти вслепую нашарила телефонный аппарат и хрипло бросила в трубку:
– Да?
– Рада, добрый день, – как всегда быстро и собранно заговорила Бет. – У «Космополитен» немного изменились планы, и они просят перенести интервью с тобой на сегодняшний вечер. Я ответила им, что это можно будет устроить. У тебя ведь сегодня нет других мероприятий?
Обычно я всегда соглашалась на любые требования Бет. Я полностью доверяла ей, понимая, что она лучше знает, как поступить. А временами мне просто легче было с ней согласиться, чем отстаивать своё мнение. Но сегодня – пожалуй, впервые за всё это время – у меня были свои планы, отказываться от которых я не собиралась.
– Нет, – твердо сказала я. – Нет, сегодня я не могу.
Бет, кажется, слегка опешила от такой наглости.
– Что? – спросила она. – Как это – не могу? Почему? Разве у тебя есть что-то в расписании?
– Редактору «Космополитен» в следующий раз следует быть более собранной, – решительно заявила я. – У меня на сегодня запланировано дело. Личное. Я не могу уделить ей время.
– Дорогая моя, – фыркнула Бет, – я думала, мы вроде бы за это время научились понимать друг друга. Мне казалось, ты поняла, что никакие личные дела не должны идти в ущерб карьере. Это интервью очень важно, а всем личным можно будет заняться позже.
Я села на постели, выпрямила спину и отозвалась:
– Дорогая Бет, мне казалось, вы тоже за эти годы уже поняли, что я во многом готова пойти навстречу, но иногда – редко, очень редко – возникают принципиальные вопросы, и тогда моего решения не изменить. Я ещё раз вам говорю – у меня неожиданно возникло неотложное личное дело. Крайне важное личное дело. Дело, которое всегда будет для меня на первом месте – невзирая на карьеру. Поэтому дать интервью сегодня я не смогу. Это больше не обсуждается.
– Ого… – изумлённо протянула Бет. – Хорошо, я уяснила. Перезвони, пожалуйста, когда освободишься.
В голосе её послышалась досада, но одновременно и уважение. Похоже, она только теперь осознала, что у ее подопечной отросли острые зубки и она не постесняется пустить их в ход. Положив трубку, я покосилась на часы, внезапно испугавшись, что проспала назначенное время и Гриша не дождался меня у ворот порта, где мы с ним договорились встретиться. Но к счастью, я еще успевала туда добраться.
Я пулей метнулась в ванную, потом бросилась к шкафу. Когда-то мне и в голову не приходило задуматься, что надеть на встречу с Гришей. Я боялась, что моя одежда подчеркнёт внезапно разверзшуюся между нами пропасть. С другой стороны, даже откопай я где-нибудь в недрах шкафа старые шорты и ковбойку, он сразу понял бы, что я сделала это намеренно, чтобы не ставить его в неловкое положение. А если бы меня в таком виде ещё и сфотографировали на улице журналисты, светского скандала было бы не миновать. В итоге я выбрала простые лёгкие белые брюки, однотонную свободную блузку без рукавов, волосы скрутила на затылке, а на лицо нацепила мой с недавних пор обязательный атрибут – большие тёмные очки. Мне показалось, что наряд получился вполне простым и скромным. Но взглянув на себя в зеркало перед выходом, я с досадой поняла, что вид у меня всё равно вышел кричаще шикарный. Ещё два-три года назад я, открыв рот, слушала стилиста, внимала наставлениям Бет и все равно умудрялась выглядеть дремучей, выскочившей из леса провинциалкой. Теперь же я прилагала все усилия, чтобы выглядеть непримечательно, и все равно голливудский лоск исходил от меня словно аура.
