Мне было ужасно стыдно перед ними за то, что я оказалась такой бесталанной, деревянной. За то, что на меня возлагали такие надежды, а я не смогла их оправдать. Кажется, начинали сбываться мои самые затаённые страхи. Я видела, как Джаред устало вздыхает, снимает очки и трёт переносицу. Как осветители, не выражая никаких признаков недовольства, в десятый раз переставляют приборы, меняя угол освещения.
И даже Алекс, добродушный Алекс, как мне казалось, готов был взорваться и наорать на меня. Мне же от всего этого становилось ещё страшнее, и я зажималась только больше.
– Вот посмотри! – не выдержал Джаред после очередного неудачного дубля.
Он вскочил со своего складного стула, подошёл к дереву, взялся обеими руками за ствол, будто бы только что спустился с верхних веток, а потом нерешительно повернулся в сторону камеры – и у меня перехватило дыхание. Это случилось впервые в моей жизни. Я осознала, что значит гениальная актёрская игра. Каким образом этому угрюмому дядьке под сорок, небритому и с сединой на висках, вдруг удалось полностью перевоплотиться в юную глухонемую девочку? Каким образом удалось заставить нас, глядящих на него, перестать замечать его внешность и разглядеть героиню, о которой мы читали в сценарии?
Он просто обернулся – и мы вдруг увидели маленькую дикарку, боящуюся мира людей, но при этом привольно и уверенно чувствующую себя в лесу.
А затем чудо закончилось. Джаред словно стряхнул с себя эту роль, снова слегка ссутулил плечи, сумрачно глянул на меня из-под очков и спросил:
– Так понятнее?
Я судорожно закивала.
На самом деле понятнее мне стало только одно – что вот ТАК я никогда не смогу. Я снова заняла место на съёмочной площадке, уже заранее уверенная, что у меня опять ничего не получится. Забралась на нижнюю ветку дерева и приготовилась спускаться.
– Мотор! – скомандовал Джаред.
Мне было до того стыдно за то, что я всех подвела, до того обидно, что я едва сдерживала слёзы. Я спустилась по стволу вниз на землю, ссутулилась, стараясь стать как можно незаметнее, и направилась к кустам, под которыми должна была обнаружить цветок. В горле у меня щипало, и я, не удержавшись, шмыгнула носом.
– Стоп! – снова устало скомандовал Джаред.
А потом сжал лоб руками и мрачно о чём-то задумался, не произнеся больше ни слова. Алекс вылез из-за камеры, посмотрел на небо и расстроенно покачал головой.
– Свет пропал…
– Знаю, – буркнул Джаред. – На сегодня всё. Съёмка окончена.
Он поднялся со стула и, ни на кого не глядя, пошёл обратно к трейлерам. Члены съёмочной группы принялись разбирать оборудование, переговариваться, перешучиваться. На меня никто из них особенно не смотрел. И я ещё острее, чем прежде, почувствовала себя здесь чужой, нелепой, никому не нужной. Я прикусила губу, чтобы не расплакаться, и побрела к трейлерам вслед за Джаредом, уверенная, что уже сегодня вечером – ну, максимум, завтра утром – меня отсюда отправят домой.
– Рада! Эй, Рада! – вдруг окликнули меня сзади.
Я обернулась и увидела Бет, которая нагоняла меня широкими шагами.
Я остановилась, Бет подошла ближе, пристально посмотрела на меня, поцокала языком. И вдруг тронула прохладными пальцами меня за подбородок и мягко надавила, заставляя поднять голову вверх. Я не сразу поняла, чего она от меня хочет, а она вздернула голову вслед за мной и уверенно улыбнулась, как бы показывая – вот так надо себя держать, выше нос! Мне было странно видеть улыбку на её сухом, сдержанном, властном лице. И всё же она улыбалась, причём достаточно искренне.
– У меня… не получается… – сказала я ей, медленно подбирая слова на английском. – Извините.
Она же мотнула головой и резко произнесла:
– Получится!
– Почему… вы так думаете? – снова спросила я.
Она же дёрнула плечом и усмехнулась, давая понять, что это её работа – знать, у кого получится, а у кого нет.
После разговора с Бет – если, конечно, эти несколько фраз на ломаном английском можно было назвать разговором, – мне стало немного легче. И все же полностью мои страхи и сомнения не ушли. Ночью я спала плохо, мне снова и снова снился лес. Я несколько раз просыпалась. Когда за окном трейлера уже занимался рассвет, я оставила попытки уснуть. Стараясь двигаться тихо, чтобы не разбудить Гленн, я сделала себе чашку паршивого растворимого кофе и села с ней у окна. Из-за верхушек деревьев медленно выползало солнце, окрашивая воздух в розовато-оранжевые тона. Я старалась собраться, сосредоточиться, выбросить из головы все страхи и тревоги и сфокусироваться на работе.
Гленн, отметив круги у меня под глазами, только присвистнула и огорчённо покачала головой. А потом, решительно вооружившись своими кисточками, пуховками и коробочками, стала сосредоточенно рисовать у меня на лице свежесть и безмятежность. Когда она окончила свою работу, оглядела меня и удовлетворённо кивнула, я заглянула в зеркало, и собственное лицо показалось мне чужим, каким-то чересчур гладким, идеальным. Кажется, это окончательно сбило меня с толку. Я пришла на съёмочную площадку ещё более растерянная и зажатая, чем накануне.
Все разместились на привычных местах. Осветители выставили свет, Алекс занял место у камеры, Джаред, поникший и мрачный, больше обычного заросший щетиной, уселся на раскладном стуле. Мне скомандовали вскарабкаться на дерево и повторить те же движения, которым меня учили вчера.
– Мотор! – скомандовал Джаред, когда все заняли свои места.
Я неловко спустилась с дерева, огляделась по сторонам – как нужно было по роли, а потом внезапно замерла, уставившись прямо в направленный на меня объектив камеры.
– Стоп! – раздражённо выкрикнул Джаред. – Не смотри в камеру! Я же двести раз повторил – не смотри в камеру!
По его замкнутому, отстранённому лицу я поняла, что он уже отчаялся и не верит в то, что у меня получится сыграть так, как надо. Меня вдруг придавило его разочарованием.
– Ещё раз! – безжизненно произнёс Джаред.
Я поплелась обратно к дереву, влезла на ветку. Господи, как же оно мне опротивело за эти два дня. Мне казалось, будто я всю мою жизнь только и делала, что взбиралась на ветку и по команде спускалась с неё. Взбиралась и спускалась.
– Мотор! – снова скомандовал Джаред.
Я полезла вниз, угрюмая, унылая, уверенная, что все это – зря. Ведь уже всем, и мне в том числе, стало ясно, что ничего не выйдет. Мне просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось и меня отпустили. Похоже, что мое подавленное состояние сказалось на ловкости. Я привычно потянулась ногой к приколоченной к стволу дерева маленькой деревянной планке – её набили ещё вчера, чтобы мне удобнее было спускаться, хоть я и уверяла всех, что мне вполне хватит для опоры коры и сучков. Но сейчас я двинулась как-то неловко, не подстраховалась и внезапно полетела вниз, сдирая коленки и ладони о кору.
