После этого дня моя жизнь понеслась в таком стремительном темпе, что впоследствии мне трудно было вспомнить, что именно, как и в какой последовательности всё происходило. Несгибаемая Бет сумела договориться с Ингой, вытребовать устраивающие её условия и получить от тётки заверенное у нотариуса разрешение, позволяющее мне уехать на другой континент и принять участие в съёмках картины «Бог Воды». Та же Бет взяла на себя труд получить для меня американскую визу. Не знаю, как ей удалось проделать всё это в такие короткие сроки – должно быть, сотрудники посольства просто отступили перед её хваткой, но, так или иначе, буквально через десять дней я уже должна была отбывать вместе со съёмочной группой в Москву, а оттуда – в Лос-Анджелес.
Вылет был в один из холодных ветреных дней в начале лета. Тётка, по счастью, отказалась провожать меня в аэропорт. Алекс пообещал, что за мной в посёлок пришлют машину, которая доставит меня прямо в аэропорт, и тётя Инга посчитала, что вполне достаточно будет проводить меня до неё, чему я была несказанно рада. В тот день я проснулась рано и долго лежала, уставившись в потолок. Мне все ещё не верилось, что сегодня всё в моей жизни переменится. Я лежала и вспоминала улыбку и голос отца, длинные шелковистые волосы и нежные руки матери. Вспоминала деда, склонившегося над шахматной доской и в задумчивости теребившего прядь седых волос за ухом. И Гришу… Его удивительные «лесные» глаза, гибкое и сильное тело, его ладони – широкие, загрубевшие от частых вылазок в лес. Вспоминала, как он показывал мне тот первый ландыш. Как помогал взобраться на дерево. Как, склонившись над сложенным кучкой хворостом, раздувал огонь, и оранжевое пламя плясало в его зрачках. Как бежал по краю оврага вместе с Ветром. И то, что было между нами здесь, в этой самой комнате, вспоминала тоже. Как далеко теперь всё это будет от меня…
Вдруг я осознала, что все эти воспоминания всегда будут со мной, прямо в сердце. Куда бы я ни уехала, этот мир – которого больше нет в реальности – всегда будет следовать за мной. И Гриша всегда останется со мной, в моём сердце, в моих мыслях. Этого никто у меня не сможет отнять…
Когда снизу просигналила машина, тётя Инга, охнув, подорвалась с места и потащила в прихожую клетчатую сумку – ту, что выделила мне для моих скромных пожитков. Ванька вдруг, взревев, бросился мне на шею и принялся причитать:
– Не уезжай! Рада, не уезжай!
Я обнимала его, чувствуя, как он горячо дышит мне в шею. Он был единственный, с кем мне было жалко расставаться. Мне невыносимо было думать, что если я уеду, он в этой обстановке постепенно превратится в очередного Славку или Виталика. Но поделать я ничего не могла.
– Я тебе напишу, – пообещала я. – И пришлю подарки, ладно?
– Ладно, – закивал он, но вцепился в меня ещё крепче.
– Славка, – гаркнула тётя Инга. – Поди сюда, попрощайся с сестрой.
Славка выглянул из комнаты, равнодушно оглядел меня и буркнул:
– Пока!
– Пока, Слава, – сказала я.
Но он уже прикрыл за собой дверь в комнату. И я поняла, что через час он вообще забудет о том, что я когда-то здесь жила; что ни с моим приездом, ни с моим отъездом ничего в его жизни не изменилось. Эти события никак не поколебали ту беспросветную скуку, в которой он постоянно находился.
– Ну давай-ка, Ванька, отцепись, – скомандовала тётя Инга.
Малыш не послушался, и она грубо отодрала его от меня, приговаривая:
– Хорош! Хорош! Ну тоже мне, трагедию тут развел. Родного брата он в армию так не провожал.
Наконец Ванька все же выпустил меня, отошёл в угол и оттуда смотрел исподлобья и тёр кулаками покрасневшие глаза. У меня невольно защемило сердце и захотелось сказать: «Стойте! Никуда я не поеду!»
Но тут тётка, подхватив сумку, принялась подталкивать меня к двери и скороговоркой увещевать:
– Ты, Радочка, главное, вот что запомни. Они там будут тебе деньги на какой-то счет переводить – так в договоре указано. Так вот ты деньги эти на счете-то не оставляй. Знаю я американишек этих – облапошат, как не фиг делать. А ты вот что. Ты деньги-то снимай и домой их пересылай. Тут-то надежнее будет. Уж я-то их сохраню.
За всё время, что я провела в этом доме, я почувствовала, что не могу больше молчать. Эта тёткина хлопотливая суета, направленная якобы на то, чтобы не дать меня обмануть, эти её внезапные сюсюканья раздражали меня куда больше, чем злоба и равнодушие, которые она демонстрировала ко мне раньше.
– А вам, значит, денег за дедовские вещи и за сдачу квартиры во Владивостоке мало? Вы и то, что я заработаю в кино, решили отобрать? – спокойно, почти доброжелательно спросила я.
– Что? – ахнула тётка и начала медленно наливаться вишнёвым цветом. – Да как ты смеешь? Я тебя… Какая же ты подлая, неблагодарная тварь! Да чтобы духу твоего больше здесь не было!
– С удовольствием, – ласково улыбнулась ей я. – Только вот что, тётя Инга, это я вам советую переводить мне деньги за квартиру на тот же счет, куда будет поступать моя зарплата в кино. А то – вы ведь знаете, в Америке найти хорошего адвоката – не проблема.
С этими словами я подхватила сумку и вышла из квартиры. Мне очень хотелось хлопнуть за собой дверью, но я посчитала, что это будет дурным тоном. Мне вдруг впервые за все эти месяцы стало немного легче от того, что я хоть напоследок высказала тётке всё, что о ней думаю. За то, что мне не нужно было больше молчать, проглатывать обиды и несправедливости, чистить ее проклятую селедку, скоблить полы в квартире, по которым уже вечером ее друзья-собутыльники пройдутся грязными ботинками.
Свободна… Как будто бы прозвучало у меня в голове. Свободна… Это было до странности легко. Как будто в груди у меня образовалась сквозная дыра, и я чувствовала, как через неё свистит ветер.
Я стащила сумку вниз по ступеням пятиэтажки. Перед подъездом дежурило жёлтое такси с хабаровскими номерами. Усатый водитель курил, прислонившись к борту машину.
– Это тебя, что ли, в город везти? – спросил он, с сомнением оглядев мой, должно быть, совершенно несолидный вид.
– Меня, – кивнула я.
– Ну тогда садись, что ли.
Он отшвырнул окурок, открыл багажник и помог мне закинуть сумку. Я по привычке открыла заднюю дверь, но водитель удивлённо посмотрел на меня и сказал:
– Полезай вперёд, ты ж взрослая уже.
И я с изумлением поняла, что действительно как-то незаметно для себя повзрослела, став человеком, который способен отвечать за себя и даже отправиться работать в другую страну.
Я забралась в машину, хлопнула дверцей. Водитель завёл мотор, и машина рванулась вперёд. Оглядываться, чтобы в последний раз посмотреть на окна тёткиной квартиры, я не стала.
Всё, что я запомнила из последующих нескольких дней – это сплошные перелёты. Разные аэропорты, пересадки, паспортный контроль, проверка багажа, гостиница. В Москве мы остановились в огромном и, вероятно, дорогом отеле. Здесь всё было ещё наряднее и шикарнее, чем в хабаровской гостинице. Однако в номер меня поселили почему-то вместе с Бет. То ли Джаред пытался сэкономить, то ли сделал это намеренно, чтобы я не запаниковала, решив, что оказалась совсем одна в чужом городе. Он ведь ещё не знал, что одиночество меня никогда особенно не пугало, куда больше я боялась людей.
