– Валь, Инна донос написала. Про кипарисы. И замок на дверь повесила. Федор донос подписал. Она ему место директора пообещала.
– Тю, а шо у нас не так с кипарисами? – хлопнула себя по бокам тетя Валя. – Или я не только глухая стала, но и слепая? Так мне будет счастье, если я не буду ничего слышать и видеть.
– Инна Львовна написала, что вы их подожгли, – тут же сдал свою новую покровительницу Федор.
– Слышь, ты, говнюк, я ж в следующий раз тебе в суп отраву крысиную подмешаю, да так сготовлю, что ты ничего не заметишь. Жрать будешь как миленький. Неси давай топор или кусачки! Славик, хорош орать, щас снимем замок! – распорядилась повариха.
– Зачем топор? – перепугался Федор. – Вот ключ, пожалуйста.
– Да на хрена мне твой ключ? Щас мы так все срубим, чтобы вешать было не на что. А тебе я подсыплю что-нибудь. Не яд, так слабительное, чтобы просрался по самое не могу.
Федор подскочил. И тут в коридоре появилась совершенно спокойная Светка с кусачками. Она одним махом перерубила замок. Так же спокойно приблизилась к Федору и бросила ему сторублевку на пол, под ноги. Подошла к Славику и завела в комнату, что-то рассказывая, успокаивая. Она сдвинула шнуры, которые заграждали проход к экспонатам, и смотрела, как Славик ложится на узкую кровать, трогает чехол от скрипки и садится в кресло-качалку. Галя не могла пошевелиться. Тетя Валя обещала Федору все яды на свете. Появились Инна Львовна и Ильич.
Тетя Валя и Галя замерли. Федор скрылся в подсобке. Из комнаты вышла молодая, красивая, гордая Светка.
– Теть Ин, тут какое-то недоразумение. Федор что-то напутал. Своим ведь можно? Славик захотел комнату-музей посмотреть. Ведь это Федор замок навесил, не вы? Ну я и срезала. Федор все равно посторонних не пустит, а мне тут убрать надо, пыль протереть. Федор ключ куда-то задевал, вот я и срезала. Вот думаю, может, комод лаком покрыть? Я могу. А дядю Витю попросим, он и на замазку для паркета выделит. Да? Дядь Вить? Я умею, вы не думайте. Сама сделаю. Щели заделаем. Да, теть Ин? Правильно? Ой, теть Ин, как вы тут здорово все устроили! Мне очень понравилось!
Галя смотрела на дочь с восхищением. Вот ведь наглая рожа – врет и не краснеет. Дурочку из себя строит, а ведь как хорошо все придумала. Молодец. Инна аж опешила от такой наглости. И сказать вроде нечего. Светка улыбается, щебечет. Федор набычился, пытался что-то сказать, но промолчал. Федору, ему точно надо знать – за красных или за белых. А если непонятно, то он в сторону отползает. Светка продолжала паясничать.
– Федор, для своих дверь всегда открыта, – распорядилась Инна Львовна.
– Ой, теть Ин, как же здорово! А то меня отдыхающие уже замучили. Просятся посмотреть, а заперто. А так они зайдут, посмотрят, а потом и на экскурсию придут. Да еще на пляже всем расскажут, как интересно.
Инна Львовна онемела – отдыхающих в их пансионате она терпеть не могла. И от них замок на дверь повесила. А Светка каким-то чудом, одним махом выпросила у нее разрешение. На попятную идти уже было неловко. Так что Инне Львовне оставалось только кивнуть.
Ильич вяло следил за скандалом. Он думал о Веронике. Что сказать Славику? Он помнит, что Вероника – мама или она для него осталась просто Вероникой? Каждый сезон Ильич не знал, что говорить сыну. Особенно теперь, когда он вырос.
Когда Славик был маленьким, Ильич говорил, что приедет мама. Твою маму зовут Вероника. Нет, тетя Галя – не мама, она мама Светки, а тебе – тетя. У тебя другая мама. Тогда почему они живут с тетей Галей, а не с Вероникой? Почему если Светке тетя Галя мама, то ему не мама? Потому что, Славик, так бывает в жизни. Когда мамы живут отдельно. Нет, не бывает. Дети с мамами приезжают и живут в одном номере. Раз тетя Галя живет с ними, значит, она мама. Мама – это та, которая родила. А что такое родила? Это как?
Он сходил с ума. Не знал, как объяснить. И предпочитал молчать, переключать внимание сына. Галя считала, что Ильич над Славиком издевается, заставляя его помнить о матери. Матери, которая ни по документам, ни по жизни – не мать. Посторонняя женщина. Даже не дальняя родственница, а вообще не пойми кто.
– Пусть он меня считает матерью, – предложила однажды Галя.
– Это неправильно. Так нельзя.
– А бросать ребенка, отказываться от него – правильно?! – вспыхнула Галя. – Она никто, НИКТО! А я здесь, рядом. Всегда была рядом. Что ты заладил? Вероника, Вероника. Ты хоть думал о том, что делаешь больно не только мне, но и Славику? Ему каково?
– Ты ему не мать. У него есть другая мать. И я не имею права его лишать хотя бы того, чтобы он знал ее имя.
– Да ты такой же сумасшедший, как Инна, Катя и все тут вокруг. И я сумасшедшая, раз это терплю.
– Ведь ты не сказала Светке, что я ее отец.
– А ты не предлагал! Ни разу! Я столько лет этого ждала! Но ты ни разу не предложил!
– Если бы ты захотела, чтобы я ее удочерил, я бы согласился.
– Знаю. Но я хотела… чтобы ты меня попросил. А ты не попросил.
У Славика была своя память. Катю он узнавал только в шляпе и с лейкой. Вань-Ваня, естественно, помнил прекрасно. Настю и Федора не считал чужими, но и за своих не держал. Тетю Валю помнил по белому халату, высокому поварскому колпаку и по запаху. Славик всегда узнавал отца и Светку. Светку с красными волосами принял быстро, а к Гале, когда она отрезала коротко волосы и перестала закрашивать седину, никак не мог привыкнуть. Для Славика она вдруг стала незнакомой женщиной, которая почему-то говорила знакомым голосом. Такое возможно? Ведь Галя со Славиком каждый день. Каждый, едрит его за ногу, божий день. И она знает, что он любит, что не любит, во что играет, как засыпает, как ест, как пьет. Она – чужой ему человек – знает, как он дышит по ночам, как кричит, как смеется.
Галя не понимала, как болезнь влияет на память и восприятие Славиком людей. Светка считала, что мальчик всех прекрасно помнит. Если он не любил Федора, то и делал вид, что не узнает. А если безусловно любит кого-то, то узнает.
– Мам, ему просто не нравится твоя прическа, – говорила Светка, – кстати, мне она тоже не нравится. И ты мне не нравишься в последнее время. Нервная стала и дерганая.
– Свет, я всю жизнь – нервная и дерганая.
– Тебе бы пошло быть блондинкой. И постригись еще короче. Почти налысо. Очень круто будет.
– Свет, мне не надо, чтобы круто.
Опять же Светка считала, что у Славика есть собственное определение родства. Тетя Галя или тетя Валя – родные. Светка и Ильич – родные. Катя и Вань-Вань – родные. А все остальные, включая Веронику, – чужие.
– Мам, ну какая разница, как он тебя называет? Ты ему родной человек, – объясняла Светка.
– Он ждет Веронику, он ее помнит, считает матерью.
– А еще ждет Деда Мороза, про него помнит и считает, что он – настоящий. И что? Ты будешь говорить, что Славик любит Деда Мороза больше, чем тебя?
