Потому-то они не поверили своим ушам, когда звонки с угрозами возобновились. Первый раздался сразу после завтрака. Барни был неподалеку от телефона – он и снял трубку, но Карен, поднявшаяся перед тем наверх, взяла трубку параллельного аппарата: она тоже услышала звонок.
В трубке завизжал женский голос:
– Эй, вы, твари, а ну, убирайтесь из Элджина к чертовой матери, пока вас не спалили!
– Кто говорит? – вскричал Барни.
– Ты со своей брюхатой сучкой заразил весь город. И должен заплатить сполна людям, которых замарал своей ядовитой пылью. Проваливай вместе со своей шлюхой и заразным отродьем в ее чреве.
Барни услыхал отчетливый вздох и понял, что Карен все слышала. Он крикнул ей:
– Положи трубку! Это же конченый хам, урод – не слушай его!
И бросил трубку.
В течение следующего часа было еще два звонка: какой-то кретин пригрозил им бомбой, если они не положат коробку с двадцатью пятью тысячами долларов в машину, которая будет стоять в паре кварталов от их дома; а затем какая-то дура потребовала у него пять тысяч долларов на лечение от радиоактивной заразы. Барни послал обоих куда подальше. Когда же телефон зазвонил в четвертый раз, он долго не брал трубку, но потом, наконец, взял и проорал:
– Какого черта вам нужно, скоты безмозглые?
– Барни, это я, Стефан. Ты в порядке?
На мгновение он потерял дар речи, а затем выдохнул:
– Прости, Стефан. Мне тут названивают всякие придурки. В этом городе все вдруг ни с того ни с сего свихнулись.
– Ты не читал статью про себя?
– Про меня? О чем это ты?
– В «Ньюслайф». Я только утром получил по почте. Ты что, на них не подписан?
– Нет. А что еще за статья?
– Как же ты позволил им тиснуть такую статейку? Ты даже не представляешь, какой кошмар тут творился все утро. Телефон просто разрывался. Нас кляли на чем свет стоит. Нам угрожали расправой, если мы не заставим тебя перевести деньги в Хамтрамк. Твоя мать на грани нервного срыва. Кой черт тебя дернул, Барни?
– Я ничего не мог поделать, Стефан. Я сказал им, что не хочу, чтобы обо мне писали. А они плевать хотели. Так о чем статья?
Стефан описал фотографии Барни («радиоактивного сеятеля!») на лужайке перед домом, потрясающего свинцовой трубой, и фотографию дома под другим ракурсом («Радиоактивный рассадник!»). Были и другие фотографии – его родителей, выходящих из своей квартиры в Хамтрамке, и еще одна – его отца в нижней рубашке у окна второго этажа, – сделанная, вероятно, с помощью телеобъектива: «Сын заразил своих родителей в Хамтрамке!»
В самой статье приводилось подробное описание аварии – якобы со слов Макса (хотя он вряд ли что мог им рассказать; скорее всего, они выудили информацию у кого-то другого из Научно-исследовательского центра, заплатив ему деньги), а также расписывалась поэтапная операция по обеззараживанию Элджина.
– Но самое главное, – продолжал Стефан, – статья напирает на то, что ты подал в суд иск на миллион долларов. Там сказано вот что: «Прикосновение Старка: скульптор превращает радиоактивную пыль в золотую!» Еще там есть снимок Карен в магазине одежды для беременных, и под ним подпись: «Мальчик? Девочка? Или уродец?»
– Проклятые кровососы!
– Барни, ну зачем ты позволил им это напечатать? Это же доведет людей до умопомрачения.
– Говорю же, я ничего не мог поделать.
Барни попытался объяснить, что произошло между ним, репортером и фотокорреспондентом, но его двоюродный братец, похоже, так ничего и не понял.
Не успел Стефан отключиться, как телефон зазвонил снова, но Барни не ответил. Пусть себе звонит. Он понимал – все только начинается. Впереди их ждал бесконечный шквал анонимных звонков с угрозами и бранью. При воспоминании о давешних мерзостях – разбитых камнями окнах и загаженной лужайке – его передернуло. Но теперь все, решил он, этому больше не бывать: у него под рукой дробовик и, если кто еще раз попробует им нагадить, он не преминет пустить его в ход.
* * *
Через два дня Барни получил телеграмму от доктора Лероя – он просил позвонить ему в контору.
– У вас не работает телефон, – сказал доктор Лерой. – До вас не дозвониться.
– Мы не отвечаем на звонки, – объяснил Барни, сказав, что их донимают по телефону всякие психи.
Доктор Лерой сказал, что ему на глаза попалась та статья.
– Мне звонили от директора элджинской Мемориальной больницы. Сказали – возникло недоразумение и для Карен у них вряд ли найдется свободная предродовая палата.
Барни пришел в ярость, но доктор Лерой его успокоил:
– Главное, как мне кажется, не огорчать ее в связи с предстоящей переменой. Пока не стоит говорить ей о переводе в другое место. Многие из моих пациентов обслуживаются в Центральной больнице Детройта. Мы сообщим ей только то, что мне было сказано: в вашей больнице нет свободных мест.
– Но вы же, черт возьми, прекрасно знаете, что все не так. Это из-за той проклятой статейки – она напугала их: кто-то сверху увидел ее и решил на них надавить.
– Что проку горячиться? Люди боятся того, чего не понимают.
– Выходит, нам придется терпеть все это по гроб жизни?
– Насчет того, что по гроб жизни, не знаю. Знаю только, что ребенок для меня превыше удобств, правосудия и морали. У вас, безусловно, есть право возмущаться, но я не вправе допустить, чтобы ваши чувства помешали безопасным родам.
– Вы же знаете, что значит для нее элджинская больница. Карен здесь родилась, здесь же ей лечили сломанную ногу, к тому же она в десяти минутах езды от нашего дома. А до Центральной больницы в Детройте ехать целых сорок пять минут. Что, если роды начнутся среди ночи? Что, если мы туда не успеем?
– Другого выхода я не вижу. Это лучше, чем оказаться в опасном положении. Послушайте, Барни, скажу честно, я до исступления спорил с директором. Мы с ним знакомы не первый год. И он прав. Работники больницы и люди, что живут по соседству, равно как супружеские пары, которые собираются там рожать, боятся находиться с Карен на одном этаже и даже в одном здании. Стоит им узнать, что она в той же больнице, как положение сильно осложнится.
По правде говоря, если бы случай был более или менее обычный, я бы принял роды у вас дома, но тут возможны осложнения и могут понадобиться другие специалисты или медицинское оборудование. О, понимаю, это вам совсем не по душе, но лучше заблаговременно подготовиться к родам, чем потом столкнуться со всякими трудностями и враждебно настроенной толпой, так ведь? Кто его знает, может, какому-то папаше придет в голову, что его жена и ребенок в опасности, – и что тогда? Нет уж, думаю, лучше с такими не сталкиваться.
В конце концов Барни согласился – придет срок, и они поедут в Центральную больницу Детройта. По крайней мере, как заверил его доктор Лерой, там их никто не знает.
