Майра часто уходила вечерами из дома и подолгу прогуливалась, как потом объясняла, по знакомым местам, где выросла; она ничего не боялась и пропускала мимо ушей предостережения Барни, говорившего, что это небезопасно.
– Кому нужна такая дурнушка? Мне уже давно не докучают ухажеры своими непристойными заигрываниями. Им довольно одного взгляда, чтобы оставить меня в покое.
Как-то ночью, через пару недель после ее приезда, Майру доставила домой полиция. Лицо разбитое, правый глаз едва открывается. Пуговицы на жакете вырваны с корнем, блузка разорвана; верхний ее конец она придерживала рукой, на воротничке виднелась кровь. За нею гнались двое – они избили ее, когда она прогуливалась по какому-то пустынному кварталу Элджина.
Майра оправдывалась, а Карен не выдержала и всыпала ей по первое число:
– Надо было вести себя осмотрительнее. Или ты не знала, что женщине опасно разгуливать по здешним окрестностям… в одиночку?
Майра взяла мокрое полотенце, которое протянул ей Барни, и покачала головой.
– Откуда я знала, что они станут приставать? – Голос у нее задрожал. – Ведь я, известное дело, уже давно не красавица. И была уверена, что они…
– Дело не только в этом, – заметил Барни. – Всем известно, что ты живешь у нас. Об этом теперь знает весь город. К тому же иным подонкам, которые охотятся на женщин, гуляющих по темным улицам, все равно, как они выглядят и сколько им лет. Иным убогим скотам доставляет удовольствие стращать одиноких женщин. Может, они и не собирались тебя изнасиловать. Им достаточно было бы просто тебя попугать. Но другим ублюдкам этого было бы мало – они могли бы тебя и прибить.
Барни видел – его слова расстроили ее, но он и не думал униматься.
– Если ты надеялась, что, потеряв красоту и лоск, отвадишь от себя всяких там лихих молодцов, то ты глубоко ошиблась. Ты как будто испытывала себя, так ведь? Думала, никто не заметит, что ты женщина, хоть и нацепила на себя неприглядную личину. Что ж, должен тебя огорчить. Ты все еще очаровашка. Не такая эффектная, как раньше, но все равно привлекательная, как ни крути.
Майра зарделась и мельком взглянула на сестру.
Карен обратила все в шутку.
– Ты держи с ним ухо востро.
– Только не поймите меня неправильно. Я вовсе не собираюсь за тобой ухлестывать. Но что бы там с тобой ни случилось и как бы ты ни изменилась, ничто не испортило твою энергичную натуру. Когда ты входишь в комнату, от тебя словно бьет током, и это не спрячешь ни под короткой стрижкой, ни под мужеподобной одеждой.
Майра вся дрожала и была готова разрыдаться – Барни прикусил язык и с достоинством вышел из комнаты.
– Я стала другой, – тихо проговорила Майра, обращаясь к Карен, которая присела рядом и поднесла мокрое полотенце к ее опухшим от слез глазам. – Он ошибается. Я совсем не та, какой была прежде. Он ничего не понимает. О боже, их было двое. Один схватил меня сзади, разорвал жакет, блузку и начал лапать мне грудь, а другой запустил лапу под юбку. Мерзкие скоты. Зачем они так? Ведь я уже далеко не красавица. Будь я молодая и хорошенькая, тогда понятно: я бы знала, что у них на уме. О боже, неужели они теперь не оставят меня в покое?
Она расплакалась, и Карен попыталась ее утешить.
– Ну, будет тебе, все кончено. Да и выглядишь ты не так уж плохо. Подумаешь, синяк!
– Ничего не кончено. Они все только и ждут, как бы облапать, как бы избить. Они все одинаковы. Меня с души воротит от всего этого, Карен. Поверь, будь у меня нож, я прирезала бы обоих, посмей они только ко мне прикоснуться. Хоть бы они сдохли! Мне всю жизнь приходилось отбиваться от таких типов. Я-то думала, что могу спокойно ходить где угодно, как всякий свободный человек, – думала, мне больше никогда не случится попадать в такие передряги. И вот нате вам. Но тебе этого не понять. С некоторых пор я обрекла себя на страдания. Мне противно от мысли, что снова придется сталкиваться с уродами, которые марают все, к чему ни прикоснутся.
– Ты все представляешь в ложном свете, Майра. Да, таких уродов хватает. Мне тоже случалось с ними сталкиваться. Не так часто, как тебе, – в этом смысле мне повезло больше, ведь я, в отличие от тебя, совсем не красавица, – но и мне доставалось на свиданиях, и меня тискали в машинах, а когда дело заходило слишком далеко, приходилось и отбиваться. Но это была часть взросления. Большинство мужчин тоже взрослеет. И далеко не все из них становятся такими.
– О, Карен, я вовсе не имела в виду Барни. Он не такой, как другие. Тебе повезло. Он из тех редких мужчин, которые не вгоняют меня в дрожь одним только взглядом. Он человек порядочный. Потому что занимается творчеством. И мыслит возвышенными категориями.
Карен улыбнулась.
– Погоди минутку. Эдак мы с тобой далеко зайдем. По-моему, глупо делать обобщения по поводу любого мужчины. Конечно, Барни порядочный, но как скульптор он человек очень эмоциональный и земной. Может, ты не обращала внимания на то, как он смотрит на тебя. Я хочу сказать, не повторяй больше сегодняшней ошибки. Неужели ты не замечаешь, что он все еще тебя любит?
Сентябрь
1
Карен отправилась к доктору Лерою с Майрой: Барни безвылазно сидел в своей мастерской. С сестрой, по его словам, она будет чувствовать себя как у Христа за пазухой, и, хотя Карен очень хотелось, чтобы он поехал с нею, она прекрасно понимала – сейчас лучше на него не давить. Она пыталась представить себе, каково это человеку, всю жизнь искавшему форму и свет, теперь бороться не только с болью, но и с мраком. Он старался выразить в скульптуре свой мир, старался нащупать руками некую форму и смысл жизни, которая вдруг пошла насмарку. Решив рожать, Карен поступила правильно. Теперь она жила предвкушением, наполнявшим ее существование смыслом и изменившим самый образ ее жизни, в то время как Барни тщился обрести все это в работе.
Карен была на шестом месяце, и теперь для поездки в центр, где располагался Фишер-билдинг, они с Майрой чаще пользовались скоростной автострадой; доктор Лерой измерил ей давление, вес, взял на анализ мочу и дал новые рекомендации по восприятию собственного тела. Потому что она видела, как меняется с каждой неделей, как страх уступает место удовлетворенности, когда она массирует себя, готовясь к кормлению грудью. Доктор Лерой заметил пятна у нее на бюстгальтере, хотя перед выездом Карен надела новый, и она смутилась. Выделения, призналась она, начались у нее месяц назад – вскоре после предыдущего осмотра, и это омрачало ее настроение не меньше, чем другие признаки беременности, поскольку напоминало о том, что в определенном – окончательном смысле она стала женщиной.
Доктор улыбнулся.
– Ну не расстраивайтесь вы так. Дело это совершенно обычное. И насчет груди не беспокойтесь. Вы восстановите форму. После грудного вскармливания происходят чудеса. Мне понятны ваши переживания – вернее, я принимаю их, не пытаясь понять. Через этот кабинет прошла не одна сотня женщин, но я никогда не старался осмыслить ощущения, связанные с деторождением.
