– Не стоило говорить об этом прямо сейчас.
– Рано или поздно она бы и сама это поняла. Так что пусть знает – дело это нешуточное.
Она содрогнулась – точно от удара и пошатнулась – от напряжения. Барни хотелось ободрить ее, но приближаться к ней было нельзя. Да и потерять ей предстояло разве что часть волос, не больше.
– Мне действительно жаль, – проговорил Макнайт, беря у Бендикса ножницы, – и давайте скорее заканчивать.
Он наклонил ее голову вперед и, водя перед собой счетчиком Гейгера, осторожно принялся за стрижку.
– Постараюсь не отстричь ничего лишнего.
Но все оказалось не так-то просто, и к тому времени, когда счетчик стал отмечать нормальный фон, почти четверть ее волос лежала на бумаге, которую он подстелил, чтобы их собрать. Часть волос упала ей на плечи и грудь, и Макнайту пришлось проверять все это на радиоактивность снова и снова. Затем он отступил назад, извлек из плиофильмового мешка другой халат, аккуратно развязав наружную тесемку, и передал его Карен.
Она набросила на себя халат, плотно закуталась в него. И лишь тогда мельком взглянула на Барни.
– Вот и хорошо, – сказал Бендикс, – а когда вы оба пойдете к машине… постарайтесь не заступать на траву и следовать вдоль линии – я отметил ее белым порошком.
Она взглянула на Барни, но не шелохнулась, и тут он заметил, что ее всю затрясло, словно в приступе рвоты, но она всего лишь разрыдалась, потому что уже была не в силах сдержать слез. Барни обнял ее, и теперь она крепко прижалась к нему, перед тем как он помог ей сесть в машину, открыто поправив пальцами ее неровно остриженные волосы.
– Что ты с нами сделал, Барни? Что же ты наделал?
Она рыдала у него на плече даже тогда, когда они усаживались в припаркованный у обочины темно-коричневый седан. Мистер Гэрсон представился сам, но она на него даже не взглянула. Барни кивнул в знак приветствия и протиснулся на заднее сиденье, сев рядом с нею.
Барни лишь краем уха слушал, как мистер Гэрсон объяснял, что они едут на обследование в больницу и что к тому времени, когда их выпишут, в доме у них все будет обеззаражено. Он почувствовал, как она, сидя рядом, вдруг вся напряглась и резко выпрямилась.
– В доме?
Мистер Гэрсон, сидевший спереди рядом с водителем, обернулся к ней и кивнул.
Он был изыскан, седоволос, с резкими манерами военного. Строгость, которую Барни ощутил по телефону, в машине стала чувствоваться еще явственнее, тем более что в тусклом свете им был виден только его профиль.
– Ничего страшного, мистер Старк. Людям из ДК – дезактивационной команды – нужно четыре-пять дней, чтобы все промерить и очистить.
– Все-все, что мне так дорого?
– Разумеется, а ущерб вам возместят. Мистер Энгстрем просил вас заверить, что «Нэшнл-Моторс», кроме того, покроет вам и все издержки по пребыванию в больнице, а также по проведению у вас дезактивационных работ.
Барни понял – от этого никуда не деться. Все, чем они пользовались, до чего дотрагивались или к чему едва прикасались, стало зараженным. Вся пыль, которую она убирала, превратилась в радиоактивную, и сквозняками ее уже, наверное, занесло на диван, журнальные столики, под абажуры, плафоны и по коврам.
– Как же так? – спросил Барни. – Ведь Макс Прагер говорил, что радиоактивность осталась в пределах «горячей» лаборатории. Он сказал, что там все вычистили. Так как же это попало наружу?
– Вычистили после аварии, – пояснил Гэрсон. – Нас не вызывали, все сделали сами – и это совершенно правильно, – только вот никто не догадался проверить вентиляционную систему, а там, между зоной безопасности «горячей» лаборатории и примыкающим к ней кабинетом мистера Прагера, имеется отдушина. Через неделю после аварии, когда потеплело и включили систему кондиционирования воздуха, частицы радиоактивной пыли попали через трубопровод из зоны безопасности в кабинет мистера Прагера. Оттуда он перенес ее – как я сказал, через неделю, когда уже никто ничего не проверял, – к себе в машину и домой, а заодно и в вашу машину. Так что всякий раз, садясь к вам в машину, он оставлял там все новые следы, и вы, когда садились в его машину, подвергались еще большему заражению. Он, конечно, обратился к нам сразу, как только обнаружил радиоактивные следы, – продолжал Гэрсон. – Но сейчас его состояние, боюсь, весьма плачевно. Вам обоим повезло больше. Вы подверглись вторичному заражению и, судя по всему, получили куда меньшую дозу, чем он. Да, разумеется, и накопление дозы облучения у него началось раньше.
– Барни, ведь с нами ничего такого не будет.
И Барни понял: она судит об этом по заголовкам и статьям, но до сих пор испытания бомб, выпадение радиоактивных осадков, стронций-90, загрязненное йодом детское молоко, дефектные цветные телевизоры, радиоактивные иглы, даже жуткие истории про новорожденных мутантов, жертв радиоактивного облучения, – все это было где-то далеко. А специалисты всегда были рядом и уверяли, что уровни здесь везде безопасно низкие – никакой угрозы.
Но те же специалисты никогда не упоминали о вероятных недоразумениях, пока не стало слишком поздно.
Он мало что смыслил в том, как радиация воздействует на человека.
Истории про радиационные аварии редко попадали в газетные заголовки, и теперь он понимал – почему. Подробности умалчивались, пока все вокруг источника не обеззараживалось и «Нэшнл-Моторс» на пару с Комиссией по атомной энергии не принимали решение предать случившееся огласке. Потом в «Детройт Таймс» выходила полуколонка, посвященная происшествию, мол, пять или шесть месяцев назад в промышленном пригороде Детройта было произведено обеззараживание. И это вызывало тревогу только у обитателей Элджина. Для остального же мира это были (как всегда) устаревшие новости.
У Барни остались кое-какие воспоминания о лучевой болезни, о которой он узнал из статей про Хиросиму, но, насколько ему помнилось, она начиналась с ожогов и выпадения волос, а потом уже проявлявшиеся симптомы (тошнота, слабость, усталость и ожоги) ухудшались, но он, по своей глупости, их неправильно истолковывал… затем, спустя несколько месяцев, у некоторых появлялась катаракта, а через несколько месяцев обнаруживалось белокровие, а то и рак. Пока что существовала вероятная угроза бесплодия, мутаций и выкидыша. Доза была не слишком велика – для них она не смертельна, но от слабости и опустошенности никуда не денешься. И эта мысль казалась невыносимой: на какое будущее им теперь остается надеяться и есть ли в их жизни какой-то смысл?
– Вам придется нас направлять, разумеется, – продолжал Гэрсон. – Надеюсь, никто из вас подолгу не толкался в толпе. – Он снова повернулся профилем, как будто хорошо слышал только правым ухом и хотел услышать ответ именно им. – Так?
– В толпе? Что вы имеете в виду?
– Ваши передвижения… после аварии. Нам нужно будет отследить ваши шаги. Проверить, куда вы ходили и с кем встречались за последний месяц. Вы наверняка заразили уйму народа и наследили во многих местах. Так что впереди у нас много работы, и я жду от вас посильной помощи – иначе говоря, если вы готовы. А жалованье компания за вами, конечно, сохранит.
