Лучше бы у него не было дара! Лучше бы он не мог предсказывать, по крайней мере не это.
Елена опять села читать, раскуривая очередную сигарету.
«25-е. Поздравить Тень. Договориться с Дворкиным. Выпить с ним. Обязательно. Взять с собой Детку. Валеджио не катит. Клип «Эры». То, что надо! Идеи… Идеи!!! Полный провал. Никакой весны. К черту. Найти бабу. Двух… Нажраться. Помириться с Галой… Полный отстой».
Творческий кризис. А она и не знала. Он скрывал. Он всегда скрывал от нее свои переживания. Он был мягким и, в общем-то… Да что скрывать? Швед был тряпкой. Гениальной тряпкой. Если бы не Гала, он давно бы спился. Но… он любил ее – Елену, свою сестренку. Он никогда бы ей не показал своих неприятностей. Так всегда было. Она всегда узнавала о его проблемах задним числом и от других. Кстати, о других… А кто такой Дворкин?
Елена порылась в своем ежедневнике. Никуда они не ходили 25-го. И потом тоже. Кто же такой Дворкин? Так… Это из Желязны. Маг и волшебник. Нарисовал лабиринт, дающий силы принцам Амбера. Рисуя, создавал. Да это прозвище больше подошло бы самому Шведу. Кто же это? О Господи! Да! Ну и жестокая же сволочь ее братец!
Елена хотела было ринуться звонить, но передумала. Просто записала себе в ежедневник напоминание. Дворкиным Швед обозвал одного из их общих друзей. Вернее, приятелей. Такой человек другом им быть не мог. Просто дурная привычка. Димка был их одноклассником, как и Гувер. В общем, хороший парень, но… Ничего у него по жизни не складывалось. Димка интересовался всем, чем когда-либо интересовались они. Но как-то всегда поверхностно, а значит, недолго. До первой неудачи. Которые чаще всего случались по его же вине. Ну, не хотелось парню что-то делать самому. Он любил, когда ему все растолковывали, разжевывали, приносили на блюдечке с голубой каемочкой.
Так и сложилось. Квартирка Димки стала весьма посещаемым местом. Местом общих тусовок успешных друзей. Он был гостеприимен и радушен. Но со временем, все чаще, в его словах, поведении проскальзывало: «Вы мне должны, вы же всего достигли – делитесь». Иногда даже Елена думала, что он их всех тихо ненавидит. За успех, за желание добиваться задуманного, а главное, за то, что со временем они все перестали с ним делиться заработанными нелегким трудом знаниями. Хотя последние года два в нем стала пробуждаться какая-то злость, сила. Настырность, что ли? Лучше поздно, чем никогда. Но вот насколько это было реальным? Елена вспомнила, как недавно в декабре они все вместе были на квартире у Димки. И ей тут же стало тошно. Димка на самом деле их всех ненавидел. Как-то так сложилось.
Когда-то, после окончания школы, этот тихий мальчонка оказался с Еленой и Юлей в одной компании. Как и все подростки, приятели были злыми. И часто шпыняли Димку. Из чувства обостренной справедливости Елена за него заступалась.
А потом он открыл свою квартиру для посещений. И Елена со своими уже новыми друзьями как защитница стала вроде бы почетной гостьей. А заодно – одним из главных «доноров». Нет, Димке не нужны были деньги. Только идеи и достижения. Ее, Еленины, а также и ее друзей. А они не могли, да и не хотели делиться тем, что давалось с трудом, а порой и с болью. Но Димка жил с убежденностью, что ему все должны. И тихо с годами начал звереть, когда остальные не считали себя должниками.
В последнее посещение Елена четко сознала, что этот персонаж ей просто омерзителен. А еще Димка все пыжился на пустом месте, пытаясь как-то глупо им всем доказать, что должны они ему просто потому, что это он гениален, во всем. Не вникая в смысл, не признавая ответственности, он всегда высказывал свое мнение. С полной убежденностью в своей правоте, типа прав априори. Да уж, Дворкин наоборот. Человек, просто не способный к созданию миров, к созиданию и развитию в принципе.
Что ж, пусть со стороны Шведа это было и жестоко, но прозвище Димке подходило. По правилу обратных ассоциаций.
Довольная, что догадалась, Елена продолжила читать.
«1-е. «Февраль. Достать чернил и плакать. Писать о феврале навзрыд…» Заняться графикой. Не дает покоя черно-белая гамма. Вот уж точно прав Пастернак: рыдать навзрыд. Спасибо Дворкину, напоил от души. Нужно новое знакомство. Муза. Влюбленность. Что делать? Помогите! Help me! Зайти в магазин. Договориться с Феликсом. Позвонить В.Е.».
Кажется, догадалась. Феликс – друг Шведа из Германии. Тоже художник. Они вместе делали выставку во Франции. Тогда В.Е. – его агент. Или как там у них называется? Антрепренер? Ну, в общем, понятно.
Влад зашевелился на софе. Что-то пробормотал. Не по-русски. Елена привстала, отложив журнал. Худо дело. Экзорцист начал метаться по кровати. И продолжал бормотать. Румынский? Нет. Она же все-таки филолог. Румынский узнала бы. Нет. Тут инговые окончания. Сами глаголы? А вот незнакомые, хотя… Только этого не хватало! Неужели гаэльский?
Она решительно подошла к софе. Попыталась его успокоить. Нет, спокойно лежать Влад отказывался. Надо как-то его зафиксировать, чтобы влить в него сыворотку. Елена думала недолго. Мысленно извинившись перед Владом, она съездила ему по физиономии. Не сильно, но ощутимо. Он мгновенно замер и открыл глаза. Даже толком не проснувшись.
– Пей! – велела она, поднося бутылку к его губам.
Бедный Влад машинально глотнул пару раз, тут же закрыл глаза и отвернулся. Неплохо. Она поставила бутылку на место и опять уселась на пол.
«6-е. Пьянка!!! Надо-надо!!! Звонить Детке. Послать Галу. Купить акварельки. Вроде что-то есть. Фэнтези. Спасибо «Би-2». Мой рок-н-ролл!!! Это уже образ! Странное видение. Сначала морозный воздух, колючий, чужой, заполняет легкие, перехватывает дыхание, дымкой на миг застилает взгляд. Все прозрачно, по-весеннему. Рассвет. Уже проходили. Это я могу!
Взор застилает туман, настоящий, дымчатый, как пыль над дорогой. Он клубится у самой земли, плывет все выше, тянется к серым, рассветным небесам. Он висит огромными каплями росы на жалких отростках травы, наклоняет головы цветам. Он прячет лес, застывший сгустком Тьмы, там, у горизонта. Там, за туманом, на грани сознания. Каждая деталь. Выписать отдельно. Совмещу потом. Что-то выкинуть…
Фигура в тумане. В чем-то таком же грязно-сером, как туман, как поле, укрытое им, как небо, к которому тянется эта утренняя прохладная мгла. Кто это? Может, Я? Испуганная маленькая фигурка, потерявшаяся, съежившаяся в ожидании. В ожидании того, что приближается. Решить, кто это будет. Вот она самая фишка! Детка? Нет. Я? Не для себя же… Просто силуэт…
Стук копыт, как стук сердца, неровный, но четкий, ломящийся в виски, дробью. И силуэты… Медленно, медленно сквозь туман. Как призраки, как тени. Ближе, ближе… Угрозой, вестью, надеждой – не поймешь, чем веет от этих расплывчатых фигур. Точно знаешь, чем-то, что парализует, пригвождает к месту, заставляет в молчании, с замиранием сердца наблюдать за их приближением. Блеск копий, звон кольчуг. Трое, четверо, пятеро? Великий гон? Всадники Апокалипсиса? Броня доспехов, лица упрятаны за забралами шлемов, темные провалы прорезей для глаз. А в них… Темная власть, сила, воля. Чужая воля, пригвождающая к месту. Это просто. Это уже дело…
