– Да ты че, совсем сбрендил, вроде не пьяный еще. Кто ж тебя здесь пальцем тронет, в деревне все свои?
– Не, у него морда еще позавчерась разбита была, и третьего дня, и четвертого, почитай уж три недели фингалами украшается, – подал свой голос буфетчик.
– Ну, вот третьего дня тебя кто расцвечивал? – допытывались собутыльники.
– А какой день-то был? – спрашивает мужик.
– Четверг вроде.
– Дед Пихто. Ну да, четверг – дед Пихто, его день.
Собутыльники притихли, подозрительно глядя на бедолагу.
– А вчерась кто?
– Конь в пальто. Пятница и среда – его.
– Слушай, ты, если твоя у тебя все мозги выбила, мы, конечно, сочувствуем, но спрашиваем основательно: кто выволочил тебя вчерась?
– Я и отвечаю, конь в пальто, – напористо заявил мужик.
– А позавчерась дед Пихто, – ядовито сказал один из собутыльников.
– Позавчерась, – почесал мужик ушибленную голову, – ежели четверг, то точно так получается.
Тут все, включая буфетчика, вышедшего из-за стойки, грозной тучей надвинулись на мужика:
– Если не скажешь честью, кто тебя отделал, мы вмиг спроворим добавку. Отвечай, не кочевряжься.
– Ой, милки, – заголосила подоспевшая супруга, срывая косынку и мотая в изнеможении в разные стороны растрепанной головой, – как жить с ним, как жить, ума не приложу! Такую околесицу несет, хоть убей или в психушку сдавай. Каждый день с битой мордой является и не говорит, таится, кто его так разрисовывает.
– Отвечай толком, кто вчерась бил? – сурово спросила дружина.
– Я и говорю толком – конь в пальто, то ж пятница.
– Что же это делается, а? – опять заголосила женщина. – Убью я его, точно убью. Так над людьми изгаляться… Люди добрые, всех в свидетели прошу, как он издевки над женой строит, терпения моего нет. Я из мяса и костей, а не из железа сделанная. Всем говорю – убью и убью. Все. Дошла до точки.
Тут и мужики загудели:
– Пойдем, все пойдем заявляться, что он точно издевки строит. Ему уважение оказывают, справляются, как, мол, до личности такой, фингалами уделанной, дошедши, а он изгаляется, шутки шуткует. Мол, а пошли бы вы все… К нему с душевностью, а он выделывается. Знать, мало били.
– Знамо дело, если тебе так на нормальный вопрос отвечают, у кажного руки станут чесаться накостылять такому за милую душу и того больше, – горячился невзрачный мужичонка, в прошлом не раз битый и нашим героем, и его законной нежной половиной, которой в недобрый для себя час попался под горячую руку.
– Убью, теперь точно убью, – словно в помрачении ума повторяла женщина, вытирая слезы, на которые эта тонкая натура вообще не была способна и которые сейчас, на удивление себе самой, градом катились по ее щекам, – лопнуло мое терпение. Пьет упырь окаянный из меня кровь. Винище хлещет, терпежу моего нет больше. Порешу его или себя, а так жить мочи моей нет, зенки зальет с самого утра и весь день под парами, ему трава не расти, как я страдаю. Всю душу вымотал.
– Да вроде работает, хоть и пьяный, – раздался чей-то робкий голос, – мужик-то работящий, ваньку не валяет.
– Уж и не знаю, чего он там валяет, а чего нет, но жить так больше не согласная я, невмоготу мне.
– А может, он пить не будет, бывает же такое, – не отставал прежний заступник.
– Куда не будет? Зарекалась ворона г… клевать, а как напалась, так и не рассталась. Сказала, не буду так жить, значит, не буду, а если тебе с ним повадно, вот и забирай его и живи с ним, коль такой заступник выискался.
Но заступник не унимался:
– Пущай он нам со всей серьезностью скажет, кто его валтузил, ну хоть третьего дня.
– Да, да, – закричал дружный хор, – говори, кто тебя третьего дня под орех разделывал? Не таись, мы все пойдем на того супостата, не дадим в обиду сельчанина. Ишь, моду какую взял, ворог проклятый, людей калечить. Говори, не боись!
– Третьего дня? – деловито переспросил мужичок. – Кажись, середа у нас была, – мужик стал загибать пальцы. – Значится, конь в пальто, его день.
– Ну, а в четверг, – недобро приблизилась дружина с женой и буфетчиком вкупе.
– Ясное дело, дед Пихто… – но больше уже мужику добавить ничего не пришлось.
Все дружно навалились на него и так его отделали, что мужик месяц в больнице лежал. А как вышел, в кабак ни ногой. И спиртного с тех пор до конца жизни в рот не брал. Вот как бабка мастерски заговорила.
Так что, если у кого беда такая приключится, адресок той бабки у мужика есть. Жена ему, как он в разум вошел, во всем повинилась, да мужик зла на нее не держал, знал, как она с ним настрадалась, а вот смеялся и он, и вся деревня точно до самой старости. Кличка у него так и осталась: во вторник, четверг и субботу – дед Пихто, а в остальные дни – конем в пальто кликали.
Обыкновенная история
Бывает так, что случится что-то из ряда вон выходящее, потрясшее очевидцев и участников до самых глубин души, помнится все это обычно не один год, а может, и десятилетие и передается от поколения к поколению, обрастая все новыми и новыми деталями и подробностями так, что подчас и само происшествие станет совсем неузнаваемым. Вот так и эта история дошла до автора через несколько поколений рассказчиков, а потому, что в ней быль, а что небыль – автор судить не берется.
В обычном селе жила обычная немолодая женщина, отличавшаяся от своих, также совсем обычных соседей лишь тем, что всю-то свою жизнь была она совершенно одинока. Так уж иногда бывает на всем белом свете: станешь сиротой в малые года да так сиротой до конца своих дней и останешься. Наша героиня в раннем детстве потеряла родителей, а братьев и сестер ей Бог не дал, да и замуж выйти и своих деток завести не получилось. Не встретился, видать, тот, кто по сердцу бы пришелся, а без сердечной привязанности не всякая женщина на брак решится, вот и наша не решилась. Так до зрелых лет бобылкой и жила, хотя из себя видная, а человек и вовсе души добрейшей. И работница на славу: в руках все так спорилось и горело, что, казалось, самое трудное дело играючи само собой получалось. Любили ее в селе – не передать словами, да и у нее ко всем душа была нараспашку. И хоть втихомолку народ жалел, что жизнь личная у нее не заладилась, но и ее не обошла великая любовь.
Уже много лет жила с ней небольшая собачка по имени Лори. Ох, и красавец же был этот песик! Шерстка белизны первого выпавшего снега, пушистая, как облака, нежная, как дуновения майского ветра, а глаза, как угольки, так сквозь кудряшки и сверкают. А какой ласковый да преданный был – хозяйку свою любил до умопомрачения, ни на шаг от нее не отходил, глаз с нее не спускал, каждое движение ловил. Только один недостаток у него был – говорить не умел, а уж понимал все так, что еще не каждый из людей умом с ним помериться мог. В общем, чудо из чудес, а не собачка. Ну, и хозяйка его любила, что уж тут говорить, можно сказать, им только и жила. Все самое лучшее сама не съест, ему отдаст. Так что песик как сыр в масле катался.
