После этого монахи из монастыря регулярно держали меня в курсе ее приключений и странствий. Я узнала, что Кармапа ездил со своим тибетским терьером по всему миру. Вид ее забавной мордочки всегда дарил ему и другим чувство радости, и поэтому он дал ей имя, которое переводится с тибетского как «прекрасная счастливица». Она стала его другом и преданной спутницей, и на протяжении всей ее жизни они редко расставались.
Лишь немногие сумели оценить дар собаки, считая ее поначалу уродливой, однако с момента рождения она буквально лучилась счастьем. Она словно знала, что непременно встретит замечательного друга, Кармапу, который распознает в ней истинную красоту и полюбит ее великую душу.
Общество анонимных сюсюкателей
Во время учебы в колледже я начала заниматься самовоспитанием, чтобы вписаться в сложившееся у меня представление о том, каким должен быть подающий надежды писатель. Я воображала себя знатоком языка и содрогалась, когда другие допускали ошибки в речи. Сильнее всего я презирала людей, которые «распускали слюни» над младенцами или, того хуже, домашними животными. Хотя в моей жизни тогда не водилось ни первых, ни вторых, я была совершенно уверена в том, что, когда они появятся, стану идеальным примером для матерей и любителей животных во всем мире.
А потом однажды позвонила моя подруга Марша и спросила, не хочу ли я взять к себе бродячего кота.
– Он мерзнет и всего боится, – рассказывала она. – Живет у моего соседа под крышей гаража. Кто-то выбросил его из машины.
Кошки – разумные животные, подумала я. Всегда восхищалась их царственными повадками и независимостью. Кроме того, у Чарльза Диккенса, Герберта Уэллса и Марка Твена были домашние кошки. Представила себе кота, свернувшегося клубочком у моих ног, пока я работаю, может быть, даже вдохновляющего меня стремиться к новым высотам творчества… И пригласила к себе Маршу вместе с котом.
Когда Марша приблизилась к моей квартире, я скорее услышала кота, чем увидела. Он громко протестовал, пока она не поставила переноску на коврик в моей гостиной. Стоило ей приоткрыть дверцу, как оттуда вылетел худющий черный кот, промчался по спальне, запрыгнул поочередно в ванну и раковину, выскочил обратно и, прискакав в гостиную, взобрался ко мне на колени.
– Ну, мне пора бежать, – сказала Марша, подхватывая переноску и выскальзывая за дверь одним слитным движением. – Кричи, если что понадобится.
К этому моменту кот уже наминал лапами мой живот в лихорадочном темпе, напоминая боксера, обрабатывающего тренировочную грушу.
– А ты не скромник, как я погляжу, – с сухой иронией сказала я коту. Несмотря на худобу и костлявость, шерсть его в свете лампы сияла чернотой в синеву, как вороново крыло. Его горчично-желтые глаза быстро моргнули мне, прежде чем он возобновил свое занятие.
– Наверное, надо как-то тебя назвать, – пробормотала я и поперхнулась собственными словами. Ничего себе, подумала я. Уже разговариваю с этим животным, словно оно что-то понимает.
– Ральф, – продолжала я против собственной воли. – Ральф – хорошее имя, без всякого сюсюканья.
Никаких там «миленьких» Бобо или Пушистиков для меня не существовало.
В тот вечер я установила правила кошачьей жизни. Ральфу не полагалось запрыгивать на мою кровать. Он должен был спать на коврике в гостиной. Должен был научиться адекватно реагировать на простые односложные команды. Со своей стороны, я обязалась разговаривать с ним как с разумным животным, коим он и являлся.
После двух ночей, в течение которых я непрерывно то сгоняла Ральфа с кровати на пол, то, просыпаясь, обнаруживала его рядом с собой в постели, пришлось отказаться от этого правила. Я сказала себе, что жертвую им ради собственного блага, а не кошачьего, поскольку его мурлыканье расслабляло меня, а теплое пушистое тельце дарило замечательно приятное ощущение спине.
По прошествии недели между нами, казалось, возникло идеальное взаимопонимание. Я старалась не разговаривать с Ральфом иначе как хозяйка с животным. А потом однажды утром случайно наступила ему на хвост. Какой это был жалобный вопль! Я подхватила кота на руки и прижала к груди.
– Ой, мамочка так виновата перед тобой!..
Я с подозрением огляделась по сторонам. Кто это сказал? О нет! Это все-таки случилось. Я начала разговаривать так же, как они.
На протяжении следующих нескольких дней я отчаянно пыталась держать в узде свои материнские чувства. Прежде всего решила удушить в себе это «мамканье», но никакое другое слово не казалось мне подходящим. «Хозяйка» было как-то слишком. Кэти? Нет, чересчур фамильярно – я утратила бы свой авторитет. Слово «мамочка» лучше всего соответствовало моей роли. Так что я, пусть и неохотно, стала мамочкой Ральфа, но пообещала себе: больше ни на какие уступки не пойду.
А потом однажды вечером Ральфа стошнило на ковер. Покончив с уборкой, я обняла его и стала гладить.
– Бедный малыш, – причитала я. – Маленькому было бобо.
Маленькому было бобо! Я представила себе, как мой профессор английского языка обреченно затягивает петлю на шее. Пока Ральф дремал, заново оценила свое ухудшающееся состояние. Отрицать факты было больше невозможно. Я быстро превращалась в косноязычную мямлю-котовладелицу.
Однажды вечером я решила поговорить с ним хладнокровно. Усадила Ральфа на колени мордочкой к себе.
– Послушай, – начала я, сознательно сопротивляясь искушению посюсюкать, – ты – разумное, интеллектуальное животное. Тебе нужна хозяйка, которая будет с тобой обращаться как с разумным, интеллектуальным животным, верно?
Глаза Ральфа неотрывно смотрели на меня. Я читала в них понимание, поощрившее меня продолжать.
– Следовательно, я буду обращаться к тебе с достоинством и уважением, которых заслуживает столь благородный кот.
Ральф приоткрыл пасть. Его взор был настолько пристальным, что на одно безумное мгновение я поверила: вот он сейчас заговорит. Он зевнул мне в лицо.
– Ах ты мой глупенький, масенький малышок! – пожурила я кота, смеясь и уютно прижимая его к себе.
Больше никаких правил не осталось. Да и кто дал мне право их устанавливать? Остаются только любовь и сюсюканье. Кто-нибудь в курсе, есть ли на свете Общество анонимных сюсюкателей?
Раненый пес
Однажды ранним пятничным утром душераздирающий вопль вырвал меня из сна. Подбежав к окну, я увидел именно то, чего ожидал: собаку, ставшую жертвой очередного водителя, умчавшегося с места происшествия. Худое, похожее на волка создание лежало, привалившись к двери подъезда. Я понимал, что никакого владельца у него нет. Пес явно был одним из тех бездомных голодных дворняг, которые кишмя кишат на улицах Киева, где я временно работал журналистом.
