– У вашей малышки корь еще не прошла? – спросил он.
– Нет, – сказала моя мать. – Она очень больна. Температура тридцать восемь и девять.
– Скоро буду у вас, – сказал орнитолог.
Через пять минут подъехала полная машина ученых. Они торжественно вошли в дом, неся картонную коробку.
– Тридцать восемь и девять, говорите? Где она? – спросили они мою мать.
Орнитологи потихоньку пробрались в комнату и поставили коробку на мою кровать. Я была в полубреду, и когда открыла глаза, их встревоженные лица, нависшие надо мной, казалось, выплывали из темноты, точно гигантские светящиеся яйца. Они откинули одеяла, которыми я была укрыта, и ощупали меня с ног до головы, а потом стали шепотом советоваться.
– На ощупь вроде то, что нужно.
– Тридцать восемь и девять – должно сработать, если мы положим их поближе, и она будет лежать неподвижно…
Потом я закрыла глаза, и через некоторое время орнитологи, стараясь не шуметь, удалились, а их бледные лица еще долго плясали передо мной на черной волне лихорадки.
На следующее утро мне стало лучше. Впервые за много дней я была способна связно думать. Воспоминание об орнитологах с их перешептываниями было похоже на сон из другой жизни. Но когда я откинула одеяло, на меня уставились выпученными глазками, широко раскрыв клювики, шестнадцать пушистых маленьких индеек – а рядом лежала расколотая скорлупа шестнадцати бурых в крапинку яиц.
Я была разумным ребенком и не впала в истерику. Осторожно вытянулась на постели. Скорлупки затрещали, и маленькие индюшата затрепетали крылышками, запищали и стали жаться ко мне. Я опустила больную голову обратно на подушку и закрыла глаза.
– Орнитологи, – шептала я. – Здесь были орнитологи.
Похоже, затейливые защитные меры, предпринятые ради матери-индейки, настолько растревожили ее, что она бросила гнездо. Это случилось вечером накануне того дня, когда ожидалось прибавление в индюшачьем семействе. Вечер выдался холодным. Орнитологи, у которых не было под рукой инкубатора, нашли оригинальное решение – и лучшее из возможных.
Мы с маленькими индейками набирались сил вместе. Когда я наконец смогла встать с постели и на подгибающихся ногах ходить по дому, индюшата с писком жались к моим щиколоткам, пытаясь поспеть за мной, спотыкаясь о собственные большие ноги с широко расставленными пальцами. Когда я впервые отважилась выйти во двор, они скатились вслед за мной по ступенькам и стали копаться в поисках корма в земле, пока я грелась на солнце.
Наконец, ближе к осени, настал день, когда они были готовы впервые в жизни встать на крыло, уже как взрослые птицы. Приехали и собрались толпой орнитологи. Я побежала вниз с холма, и индейки побежали за мной, а потом, одна за другой, стали взлетать. Взлетали они высоко и быстро. Орнитологи обменивались жестами, похожими на победную букву V, разводя большой и указательный пальцы, определяя углы. Они смотрели на секундомеры и замеряли расстояния. Что-то писали в своих маленьких блокнотах. Наконец ученые взглянули друг на друга и вздохнули. И заулыбались. И запрыгали на месте, обнимая друг друга.
– Стопроцентные чистокровные дикие индейки! – восклицали они.
С тех пор прошло почти сорок лет. Изобрели прививки от кори. А в лесах в местности, где я живу, полным-полно диких индеек. Мне нравится думать, что все они – потомки тех шестнадцати птиц, которых я спасла благодаря бдительности орнитологов.
Кроха и Дуб
Домашнюю кошку нельзя заменить другой, как изношенное пальто или лысые шины. Каждый новый котенок становится уникальной кошкой, и ничто не повторяется. Я пережил четырех кошек и мерю свои годы числом друзей, которые следовали друг за другом, но не заменяли один другого.
Ирвинг Таунсенд
Выглядел он устрашающе. Ростом сто девяносто восемь сантиметров, плечи шириной с мой обеденный стол. Волосы до плеч, окладистая борода, скрывавшая пол-лица, массивные руки и грудь покрыты татуировками. На нем были засаленные голубые джинсы и джинсовая куртка с обрезанными рукавами. На мотосапогах звякали цепи, и к широкому кожаному ремню тоже была прицеплена цепочка-ключница. Он протянул вперед ладонь шириной с блюдо для торта, на которой лежал крохотный деформированный котенок.
– Что случилось с Крохой, док? – спросил он хриплым басом.
Обследование выявило врожденный дефект. Позвонки Крохи не срослись как надо, и его задние лапки были парализованы. Никакими операциями, лекарствами или молитвами это нельзя было исправить. Я почувствовал себя беспомощным.
Единственное, что мог сказать этому волосатому великану, – это что его маленький друг умрет. Мне было стыдно за мою предвзятость, но я немного нервничал, пытаясь предугадать реакцию байкера. Быть дурным вестником всегда неприятно, но с таким брутальным персонажем, как тот, что стоял передо мной, было непонятно, чего ожидать.
Я постарался быть как можно более тактичным, объясняя проблему Крохи и то, что ему грозило, а именно – медленная, растянутая во времени смерть. И сжался, ожидая его реакции.
Но этот здоровяк лишь посмотрел на меня грустными глазами, которые были едва видны из-за густой растительности на лице, и печально промолвил:
– Что, док, придется его… того, да?
Я подтвердил: да, лучший способ помочь Крохе – сделать укол, который прервет его несчастную, полную боли жизнь. И пока хозяин держал Кроху на руках, мы прекратили мучения котенка.
Когда все было кончено, я с удивлением увидел, как этот здоровенный мужик, могучий, как дуб, стоит, держа Кроху на ладони, и по его бороде струятся слезы. Он не стал за них извиняться, но сумел проговорить сдавленное «спасибо, док» и повез тельце своего маленького друга домой – хоронить.
Хотя прерывать жизнь пациента всегда бывает больно, мы с сотрудниками в один голос порадовались, что смогли избавить котенка от мучений. Недели шли, и этот случай постепенно забылся.
И вот однажды этот похожий на раскидистый дуб байкер снова заявился в клинику. У меня возникло дурное предчувствие, что вот-вот повторится прежний сценарий. Здоровяк был одет так же, как в тот раз, и снова нес на ладони-лопате котенка – уже другого. Но я испытал невероятное облегчение, когда обследовал Кроху «номер два» и обнаружил, что он абсолютно, идеально, замечательно нормален и здоров.
Я начал курс прививок, проверил малыша на паразитов и обсудил уход, диету и будущие потребности котенка с его обманчиво свирепым на вид хозяином. К этому времени было уже ясно, что в груди Мистера Дуба бьется сердце под стать его физическим размерам.
Интересно, сколько других подобных «ангелов Ада» на самом деле обладают нежной и мягкой душой? Честно говоря, всякий раз, как вижу группу байкеров устрашающего вида, которые с ревом проносятся мимо меня по шоссе, я выворачиваю шею, чтобы случайно не упустить возможности заметить крохотного котенка, выглядывающего из лоснящейся хромом коляски – или даже из внутреннего кармана черной кожаной куртки.
