Советская власть опыт власти царской не забыла, учла полностью: на севера потянулись новые этапы ссыльных кулаков с семьями, а также интернационал, в контингенте было много немцев Поволжья и прибалтов, особенно перед войной. Начиная, пожалуй, от Кривляка, здесь сплошь ссылка, уже не разбавленная обычными деревнями, как это было южней. Многие сёла приобрели этнический окрас: немецкие, литовские, эстонские. Жили очень трудно. Людей выбрасывали на берег, давали скарб, средства ловли и добычи, показывали на покосившиеся дома тех, кто плюнув на промыслы в своё время ушёл искать золотишко, и уплывали. Инструктажа и обучения, естественно, никакого. Живите, как хотите.
Время сгладило ужасы истории, залепило годами-заплатками страхи, но старожильцы всё помнят и рассказывают об этом детям. Не удивительно, что и сейчас редкие люди, живущие на севере Енисея, в начале разговора сразу воспринимают нас точно так же, как старый вор Решёта — власть пришла, добра не будет.
— Яша, винтовку принеси, — раздался за спиной голос капитана. — Целится, сволочь, высматривает, вдруг этот кержак стрелять вздумает! Эх, гранатомёт бы мне!
— Не выдумывай, — я опять пресёк разговор на запретную тему. — Тебе уже и «Корда» мало.
— Сатрап! — пафосно воскликнул шкипер, а его брат добавил:
— Пулемётик, господа милитаристы, к вашему сведению, у Мозолевского в мастерской на верстаке лежит, разобранный на кучу маленьких пистолетиков, я полчаса назад к нему заходил. Механик у нас человек любопытный.
Могут и пальнуть, вчера по «Гдову» уже кто-то пару раз пострелял с берега, засечь сволочей не успели. И «Корд» не поможет, сейчас Михаил колдует над ним, создавая первую турель. Ну, разобрал для знакомства…
— Во-во, Яша! А тут сплошные душегубцы! — гаркнул Кофман, кивнув в сторону бесконечного берега покинутых поселений, где, словно покосившиеся кресты, на тысячу вёрст тянулись вдоль Енисея то и дело возникали среди тайги заросшие стропила.
Чем дальше к Полярному кругу, тем больше попадается давно заброшенных деревень ссыльнопоселенцев. На части из них остались охотничьи заимки, кое-где живут по одной семье. От Игарки до Дудинки почти все сёла заколочены, далее к низовьям картина не лучше, хотя там люди через одно село жили — был экономический смысл добычи рыбы и её продажи, прежде всего, Норильску… Кстати, Норильский комбинат ссыльных тоже использовал, и очень активно, забирая себе наиболее грамотных, толковых и энергичных. Они работали спецами в Норильске и Игарке, в Дудинке и Усть-Порту. Некоторые достигли высоких должностей.
Однако большинство тягот ссыльнопоселенцев были связаны со скотством местечковых царьков, которые, находясь практически вне зоны контроля из края, творили в деревнях всё, что в голову взбредёт. Мне рассказывали историю о том, как в одном енисейском селе командовал председатель колхоза по фамилии Давыдов, уверяющий, что он тот самый Давыдов, описанный Шолоховым и сосланный в Сибирь, как свидетель некой правды, не рассказанной знаменитым писателем. Абсолютный деспот и беспредельщик, ещё и алкоголик. В хозяйственных итогах одни приписки, а всю выловленную рыбу сбывал капитанам проходящих судов, выручку в карман. Его и его револьвера боялись все. В конце концов этот Давыдов заигрался настолько, что решил создать личную крепостную деревеньку имени самого себя — Давыдово. И до пятидесятого года о существовании крепостного поселения никто не знал, представители власти обнаружили неизвестное поселение с самолёта, — тогда специально летали в поисках староверческих скитов и заимок. Только тогда его и шлёпнули у стенки.
Конечно, с северов всегда бежали, ссыльным сделать это было несравнимо легче, чем зэкам Норильлага, хотя и там побеги случались. Бежали всегда, и ещё при царе власти отработали схемы ловли, в которые были включены племена эвенков и остяков-кето. Беглых ловили, предъявляя вещдоки, и получали вознаграждение. Эти страшные доказательства в виде отрезанных ушей и отрубленных рук, конечно же, не были регламентированы инструкциями. Но мелкие чиновники не рисковали, никто не хотел проколоться и сесть за периметр. А так посмотрел на уши, убедился, поставил палочку в отчёт…
Ох, какие только истории не разворачивались при успешных побегах! Однако документальных и устных свидетельств удачно сбежавших собрано мало. Никто не торопится рассказывать, чему есть абсолютно логичное объяснение.
Дело в том, что удачно сбежавшие зэки заранее воспринимали всех встреченных людей, как потенциальных сторонников чекистов, и действовали соответственно. Это было взаимное уничтожение. Руководство Норильлага всегда чрезвычайно гордилось тем, что у них «побегов почти не было». Кроме поощрения стукачества и подслушивания непосредственно в зоне, руководство заключило негласное соглашение с коренными национальностями — эвенками долганами, ненцами и другими племенами о том, что за голову беглого зэка они получат охотничьи ружья, патроны, соль и сахар. И такой обмен происходил, в основном летом, в «сезон»…
Как вы думаете, много ли сейчас можно узнать о таких случаях методом опроса? Кто согласиться признать эту практику, признаться и рассказать в красках? Страшно признавать, но сам процесс побега из заполярного лагеря уже был войной против всех двуногих, битвой с каждым встреченным. Представляете, каким был настрой местных жителей по отношению к беглым? Если в первые годы существования лагерей местное население ещё было готово как-то помогать беглым, то позже, натерпевшись от беглых, когда их количество перевалило за какую-то чёрную черту, их стали просто ловить, сдавать, а порой и просто убивать, принося головы для сдачи, как на заготовительный пункт. Потому-то человек подготовленный, расчетливый, неплохо подготовивший побег, заранее знал, что выживет только в том случае, если не будет оставлять за собой свидетелей. Никаких.
А ещё ему были критически нужны документы на чужое имя. Чужая легенда, новая личина. Увы, но это так. Так что если побег и удавался, то беглец, или бегун, как их тут порой называли, по понятным причинам никогда не хотел рассказывать и подробно описывать, как же ему удалось пройти с севера на юг через весь край-лагерь. Как и какой кровью он добыл нормальную гражданскую одежду и деньги, где взял надежный паспорт, по которому и стал жить после этого… Это равносильно приговору и поныне, общественному, во всяком случае. Даже в семьях этих удачливых людей родные не знают деталей, а многие и вообще ничего не знают о побеге предка. Никто ничего не поведает, разве что могилы. Когда после Игарки показывался мыс Черва, пассажиры теплохода могли услышать от знающего человека рассказ о трагедии, разыгравшейся в этих местах зимой сорок третьего — бежавшие из Норильска ЗК вышли на зимовье, запаслись у местных продовольствием и пошли дальше. Но затем, испугавшись, что их могут выдать, вернулись и уничтожили всю семью. Долгое время на месте захоронения убитых с реки виднелись пять крестов.
До революции главным заградительным кордоном на водном пути с севера на юг являлось Ворогово, где стоял небольшой гарнизон жандармерии. Они осматривали все проходящие суда и задерживали пытавшихся бежать ссыльных. На таежных тропах и в Осиновском пороге, который не минуешь, несли круглосуточный дозор секреты.
