— Вот и я так думаю. Тайком в жилом посёлке вертушку не заправить. Получается, что где-то поблизости у них была загодя подготовленная база. И не факт, что она теперь законсервирована, там вполне кто-то может находиться в сторожах.
— Сеть баз, вычислять нужно и гасить! — вовремя вставил пацан, и я хмуро посмотрел на него, потому что мысль была в правильном направлении.
— Можно, конечно, захватить деревню, где имеется пригодное топливо, заставить молчать по избам силой оружия, переодеться перед этим под бандюков, в конце концов, — начал рассуждать вслух механик и сам же себя опроверг: — Так ведь гарантии никакой, афёра чистой воды!
— Точно, Не спецназовская работа, те всегда тщательно готовят площадки, на которых собираются оперировать, продумывают всё. Ладно, зарубку поставим для памяти, — сказал я, уже переключая всё внимание на входную дверь и выискивая в короткой прорези, пробитой узким долотом в дереве, пластину щеколды.
Железку было еле видно. С внешней стороны двери никакой ручки не предусмотрено. Ага, вижу зацеп! Хитро. Есть выбор. Человек внутри может закрыться упрощённо, чтобы напарник, в случае, если хозяин, например, слёг по болезни или ранен, имел возможность открыть дверь снаружи, сдвинув пластину через прорезь. Задействованный же фиксатор такую возможность полностью исключит, внутрь уже никто не попадёт.
Трупы, я надеюсь, на фиксатор не заперлись.
— Вхожу первым, — объявил я хрипловато, сплюнул на траву, отмечая, что напарники глядят на отчаянного командира с плохо скрываемой жалостью, будто провожая на эшафот. Если бы они знали, ёлки, как мне не хочется туда лезть, наверное, слезу пустили бы. Какого лешего я забыл в этой избе, спрашивается, ведь знаю же, что сейчас увижу: превратившиеся в мумии или завяленные в юколу трупы. Дождей по весне действительно мало пролилось, а местность здесь от природы сухая.
— Трупачиной сейчас ка-ак шарахнет! — боязливо предрёк пацан.
— Не шарахнет, малец, не боись, уже три месяца прошло, да и продухи есть, — механик с ним не согласился. — Отшарахалось.
Как этот смелый старообрядец, или кто он там был на самом деле, мог тут жить один-одинёшенек? Колдовское место, нездоровое.
Я задрал голову и с тоской пилота, которому не дают летать, посмотрел в начинающее розоветь небо, вечереет.
Проходит день за днём, месяц за месяцем, люди с надеждой смотрят вверх, а там всё так же нет никаких признаков существования в мире авиации, не оживляет стратосферу лайнера белый крест... Наверное, и с этой затерянной в тайге поляны когда-то были видны несущиеся на эшелоне десять тысяч метров огромные трансполярные авиарейсы Бостон-Пекин и прочие. С ними промысловикам-одиночкам было как-то спокойней.
Гораздо легче жить отшельником, знаете ли, если ты в урочный час замечаешь вдали точку-букашку далёкого вертолёта, пролетающего низко над тайгой, наблюдаешь, когда над тобой по строгому расписанию режет небо пополам инверсионный, как принято говорить в простонародье, след огромного «Боинга-777», а вечерами в избе стареньким радиоприемником ловишь сигналы станций, вещающих на непонятных языках.
Одиночество гораздо легче переносить, хотя бы изредка слыша звук моторной лодки, спешащей куда-то по реке… Трактор геологов, гулкий стук буровой. Эти сладостные шумы и знаки дают тебе понять, что пусть ты и один тут маешься, но не как тот перст — где-то всё-таки шумит цивилизация, гудят пароходы, бегут автомобили, стучат поезда.
А теперь? Кошмарное дело. Цивилизационно-акустический вакуум.
— Всем надеть перчатки, мужики, и не снимать, — строго распорядился я, всё ещё готовясь распахнуть дверь. Тактический фонарь на АК-103 был включён, ещё один, Михаила, светил на стену из-за моего плеча.
Напарники встали с обеих сторон под углом к входу, Сашка прижался к дереву сруба у косяка, выставил было ствол помпового ружья вперёд, но сам сообразил и убрал за ненадобностью.
Я глубоко вдохнул, задерживая дыхание, кивнул сам себе головой, и открыл без рывка.
Зашёл.
Осмотр, проход, опять осмотр.
Шок. Падла!
Три. Четыре. Вот это да…
Семь! Десять секунд. Двенадцать! Не могу!
Хватит, выскочил, отворачивая голову в сторону и испытывая сильное желание присесть. Прижал спину у стене сруба.
— Что-о?! — рявкнул Мозолевский не своим голосом.
Сашка всё-таки вложился в помповик и с бледным лицом смотрел в тёмный дверной проём.
— Живых там нет, чисто, — негромко доложил я и выругался. Какое, к чертям лесным, чисто! Грязно, очень грязно.
Лоб потел и чесался, а вытереть нельзя. Одноразовые перчатки для того и надеты, чтобы их потом выкинуть, не прикасаясь к телу, тут любую заразу можно схватить.
— Четыре трупа внутри, комплект, сходится. Всё хреново, парни, всё… Сашка, тебе имеет смысл остаться здесь, туда не ходить.
— Ого! — механик присвистнул и пошёл первым, Васильев, не обратив на моё предупреждение никакого внимания, решительно нырнул внутрь за следом. Я, плюнув на траву ещё раз, растёр плевок ботинком и начал отсчёт.
Они выскочили на счёт десять, это нормально.
Стрелой вылетев на поляну, Александр тут же присел на корточки, покачался с пятки на носок, тяжело и шумно переводя дыхание, затем, сдёрнув перчатку, прижал ко рту ладонь левой руки, другой всё ещё сжимая ствол и держа палец возле спускового крючка. Ладонь не помогла, его начало полоскать.
— Как чувствовал, не стал наедаться, — прохрипел бледный, как мел, Мозолевский, отшагнув от двери. — Ну, командир, знаешь, я много чего в жизни повидал, давно не мальчик. Но такого…
— Во-во, — тихо поддакнул я. — Сам в шоке. Воды дай ему.
Несколько минут нам понадобилось для того, чтобы придти в себя.
— Готовы?
Они кивнули.
— Поберечься надо бы, — сказал Миша, ни к кому конкретно не обращаясь и не поясняя, что именно он имеет в виду.
Напряжение душ и тел искрилось электричеством.
— Что уж теперь делать, пошли, посмотрим трезво, — сказал я с натугой, передавая Мозолевскому компактную камеру «Фуджи». — Миша, убирай ствол, ты делаешь фото, во всех ракурсах. Со вспышкой и без, дублями. Саня, первым делом расшторивай окна.
В зимовье была обычная для такого здания планировка: напротив входа — небольшое окошко, под ним небольшой стол, справа и слева от стола широкие деревянные скамьи, при необходимости и лежаки. Слева в торце узкое и длинное окно, выходящее в сторону реки. Над ним виднелось несколько невыделанных до кондиции заячьих шкурок, полуфабрикаты. Много различных полок, старинный шкаф. Возле входа, справа, доминировала солидная железная печь, капитально обложенная тщательно подобранными плоскими камнями. Ещё правее место у стены занимали широкие двухъярусные нары.
