Валерий Надтачаев
Память афганских гор
О полковнике Василии Стельмахе мне доводилось слышать не раз. Рассказы о прославленном опере, побывавшем в Афганистане дважды, не единожды ходившем в рукопашные, кавалере двух орденов Красной Звезды, афганского ордена Славы, афганской медали «За отличие в охране границы», передаются среди молодых сотрудников военной контрразведки из уст в уста.
Встретиться с ним посчастливилось и мне. Невысокий, подтянутый, интеллигентный мужчина с почти «чапаевскими» усами шагнул навстречу и протянул руку:
– Здравствуйте, я Стельмах. Так о чем вы хотели поговорить?
– О том, что значило быть военным контрразведчиком там, в Афганистане, – ответила я и нажала на кнопку диктофона…
Душманы обложили их маленькую группку со всех сторон. Где перебежками, где ползком начали сжимать в кольцо небольшую группу «шурави», угодивших в засаду.
Раскаленный вечерний воздух, раскаленные стволы автоматов, тяжелое уханье духовских «буров». Винтовочные пули визжали на рикошете совсем рядом. Бой был отчаянно-неравный, заведомо проигрышный. Спасения, выхода из той западни не было, еще пять, еще десять минут – и конец…
Рядом уткнулся в дорожную пыль убитый в перестрелке пленный, которого они конвоировали. Чуть поодаль валялся мешок с важными документами, захваченными во время утренней операции.
Щелкнул тумблер портативной рации. В эфир ушло тревожное сообщение:
– В квадрате… Ведем бой… Окружены… Боеприпасы на исходе… Мужики, выручайте!..
К счастью, их услышали…
Тяжелые пули били и били в землю, в камни у самых, казалось, глаз. Что ж они так мажут?!
«Духи» не мазали. Они брали их живыми…
Полковник В. Стельмах
Невдалеке из-за камня показалось смуглое бородатое лицо. Лейтенант Василий Стельмах нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало. Кончились патроны!
Это в их положении было самым страшным.
Рядом отстреливался ротный. Вдруг и он отчаянно выругался:
– Тьфу ты, мать вашу… Гильза в патроннике застряла!
«Калашников» в бою подводил редко. И вдруг… Два офицера посмотрели друг другу в глаза и без слов поняли: это все! Поочередно затихали и остальные АКМ.
А душманские пули крошили валуны, выбивая искры и щебень. Каменная крошка безжалостно хлестала их по лицам. Оцепенев, они уже не отворачивались. Им теперь было все равно.
Наконец воцарилась жуткая тишина.
– Эй, шурави, сдавайса! Сдавайса-а-а! – раздались со всех сторон торжествующие крики.
Холодная струя пота побежала по спине Стельмаха.
– Ах ты, гаденыш! Как по-русски насобачился, мать твою… – соорудив забористую конструкцию, отвел душу ротный.
Из-за камней, скаля зубы, показывались боевики. Шелест денег, которые обязательно заплатят им за пленных советских солдат и офицеров, уже звучал в ушах. Но если бы они знали, что в западне вместе со всеми оказался и сотрудник военной контрразведки, за которого западные спецслужбы их бы просто озолотили… О таком счастье они и помыслить не могли.
Юркие фигуры заскользили вниз по склону. Все ближе и ближе…
«Надо выстоять! Выстоять! Вы-сто-ять! Во что бы то ни стало!» – лихорадочно пульсировало в голове. Рука судорожно сжала цевье «калаша».
Какая-то внутренняя, первобытная сила вдруг вырвала Стельмаха из-за камня и бросила навстречу ближайшему врагу. Кровь бешено барабанила в висках. Счет времени остановился. Все чувства умерли. В те мгновения в нем жило только одно желание: как можно сильнее врубить прикладом автомата по этим искривленным от злобы, грязным, заросшим рожам.
За ним в рукопашную ринулись и остальные.
Хруст сломанных челюстей. Скрежет зубов. Брызги кровавых сгустков. Русский мат и клокотание афганских ругательств. Остервенелые, пышущие ненавистью глаза. Шум водного потока. Все смешалось в общее страшное месиво рукопашной схватки.
И вдруг откуда-то сверху – «та-та-та… та-та-та…» С горы ударил подоспевший на помощь пулеметный взвод… Для «шурави» многозвучное стрекотанье советских РПК прозвучало как музыка. Душманы стали беспорядочно отступать.
Едва живой, с разбитым в кровь лицом, Стельмах привалился к камню: его била мелкая нервная дрожь. Закурил. Каким-то чужим голосом попросил собрать документы, вывалившиеся из мешка.
Сигарета в дрожащих руках постепенно возвращала его к жизни, успокаивала. Враз обессилевший, он смотрел на красный диск заходящего солнца, на вползающую в ущелье тьму. Горы вокруг были чужими, настораживающими. Внизу на камнях пенилась река. И не верилось, что еще недавно не было ни этих скал, ни этой страны, ни этого страшного боя – был просто милый сердцу Борисов, утопающий в белейших снегах.
…Рабочий день подходил к концу, когда на столе начальника особого отдела одного из соединений Краснознаменного Белорусского военного округа зазвонил телефон. Речь шла о том, что кто-то из сотрудников отдела должен отправиться в ДРА. Напротив сидел лейтенант, прослуживший в отделе полтора года после окончания московской Высшей школы КГБ СССР, и начальник, прикрыв трубку рукой, кивнул ему:
– Поедешь?
– Поеду, – ответил, не раздумывая, начинающий опер.
– Вот Стельмах и поедет!
Вопрос был решен молниеносно. Оставалось только как-то сказать об Афгане жене Ирине. Но как?!
Узнав о решении, Ирина мужественно попыталась найти в себе силы, чтобы не расплакаться. Но слезы сами покатились по ее щекам. На диване лежал чемодан, который ей предстояло собрать. А в углу стоял мешок картошки, купленный для нее Василием перед отъездом…
Отгоняя рвущие душу воспоминания, лейтенант-контрразведчик встал. Сейчас они были явно ни к чему, надо было еще выбираться из этого ущелья.
Над чужими горами разгорелась звездная безлунная ночь.
Чужая страна
– Во время первой командировки «за речку» я проходил службу в особом отделе 66-й мотострелковой бригады.
Тогда, в январе 80-го, меня там поначалу ничего не удивило. Сильные морозы, сильные снежные заносы. Все почти как у нас в Борисове. Казалось, что мы на очередных зимних учениях.
То, что вокруг идет кровопролитная война, я понял после первого боя в районе маленького городишка Кишим в Бадахшане. Свист пуль, истерзанное автоматными очередями тело молодого солдата… Начал понимать, что в любой момент из-за поворота может раздаться грохот гранатомета, вылететь свинцовая трасса пулемета или вздыбиться под твоими колесами огненный смерч взорвавшейся мины. Становилось не по себе. Не верьте, когда говорят, что на той войне нам было не страшно! Чужая страна, чужие горы. Все вокруг враждебное. Знаете, это страшно, когда во время марша стоит угрюмая, зловещая тишина. Она всегда таила опасность. Постоянное ожидание душманских засад взвинчивало нервы до предела. А вот когда раздавался грохот очередей, на душе становилось легче.
