Когда наша тройка друзей во всём мокром, но уже чистом, вбежала в отрядный спальный корпус, там уже их соплеменники распаковывали свои рюкзаки, готовясь пойти в душ смыть походную грязь и пыль пройденных дорог и впечатлений. На немой общий вопрос «А где это вас так?» дуэт из Фёдора и Степана сходу выпалил, дескать, пока они догоняли общую группу, одна мерзопакостная на небе туча, да что там, тучища накрыла их одних с головы до пят жутким ливнем – им, конечно же, никто не поверил, переведя вопросительные взгляды на своего честного и справедливого отца-командира… Тот, при этом, правда, опустив глаза, как будто чего-то стесняясь, подтверждающе кивнул – пришлось поверить.
А утром на отрядном сборе Ван Ваныч, не удержавшись с большой радости, поделился по секрету со всем отрядом пока конфиденциальной информацией: на вчерашней вечерней планёрке, затянувшейся до глубокой полуночи, были подведены предварительные итоги работы за весь лагерный сезон, по которым вышло, что их седьмой отряд из десяти отрядов пробился с шестого места в тройку лидеров, и всё благодаря набранным баллам за организованно пройденный ими поход. Егор, Фёдор и Степан переглянулись и заговорщески облегчённо выдохнули… А командир Вальков с ужасом представил себе ещё, если бы, не дай Бог, информация просочилась до начальства о чуть было не разыгравшейся трагедии, пускай и славно завершившейся, то не видать его б отряду, как пить дать, даже последнего места – вот уж действительно, святая ложь во имя общего дела!
Расставание у лагерных ворот с лагерной жизнью, работниками, педотрядом, друг с другом было трогательным и искренним: смех, слёзы, обмен под диктовку адресами, общий суетный гомон перекрывали шум нетерпеливых двигателей вереницы автобусов, готовой поскорее развезти всех по домам – а дети всё упорно оттягивали последние минуты прощания с летом. Егор, сложивший с себя полномочия командира, был преисполнен гордости за своих, перегруженных грамотами, дипломами, поощрительными подарками за успехи в отрядной и общелагерной жизни, искренне радовался за Федьку и Стёпку, к удивлению многих, получивших гран-при на заключительном концерте за лихо исполненные частушки собственного сочинения об узнаваемых всеми персонажах «Умки»! Сам же он удостоился диплома первой степени как лучший отрядный командир с вручением дорогущего велосипедного байка-внедорожника!
Трёхкратно повторенная начальником лагеря Валентином Егорычем зычным голосом команда «По автобусам!», наконец-то, разогнала-развеяла стихию прощания – все обречённо потянулись в автобусные салоны… А Федя и Стёпа – к чёрным министерским «Волгам» своих пап, позаботившихся об индивидуальной комфортной доставке в родные роскошные пенаты разъединственных любимых чад.
Глава IV. Новая семья
Мать встретила необычайно загоревшего, окрепшего и радостного сына после почти двухмесячной разлуки двумя новостями: одной – хорошей, другой – плохой, почти на дух непереносимой… Чтобы не отставать от сына-отличника, поступила на заочное отделение педучилища, что, конечно же, обрадовало сына, а вот желание создать новую семью после стольких лет мытарств, боли, одиночества прозвучало громом среди ясного неба! И это сейчас, когда всё стало в жизни налаживаться и им так хорошо вдвоём!.. Особенно настроение усугубилось после того, как он увидел при знакомстве претендента на руку и сердце его матери, такой юной и красивой по сравнению с этим, похожим на крыса, мелким облезлым старикашкой с говорящими именем и фамилией, дядя Филя Крысятников, который и работал в соответствующем тому месте, младшим научным сотрудником в республиканском архиве. Из-за него пришлось оставить милую избушку на городской окраине, что продали за символические деньги повзрослевшему Серёге Анисимову, обзаведшемуся семьёй, двор и друзей, коих пообещал не забывать, и со скромным скарбом перебраться тоже на окраину, но уже поближе к центру, на неприметную улочку Романовку, в дом под номером один, чуть-чуть немногим лучше прежнего, рядом с Зелёным лугом и городской баней.
И лишь в двух судьбоносных моментах Егор решительно настоял на своём: ни в коем случае не усыновляться, сохранив в неприкосновенности фамилию, полученную при рождении, и не менять школу, островок привычного, родного, постоянного. Со временем любящий сын старался понять свою матушку, сделавшую такой, на первый взгляд, неприглядный выбор: о нём в тот момент, сердешная, думала больше, чем о себе, да и красивым, сильным и неженатым матери-одиночки, пускай и красотки, с дитём не очень-то и нужны – выбор не велик, если не хочешь в старости одной куковать, этот хоть, судя по безобидной внешности, её настрадавшегося в раннем детстве сыночка обижать не будет… Но вот тут-то бедная мамочка, захотевшая пожить полноценной жизнью в полной семье, ошиблась!
Филипп Иваныч Крысятников, окончивший в своё время пединститут, но ни дня не отработавший по специальности, захотел вдруг оживить свои познания в педагогике и применить их, так сказать, в семейной практике. Да у него сие получалось из рук вон плохо: объект воспитания попался какой-то неважнецкий, не приручаем по природе полусиротского вольнодумства и самостоятельности – дело доходило до непедагогического рукоприкладства, при чём трусливый в душе боялся огласки своим деяниям, поэтому тыкал Егора в порыве гнева остреньким кулачком, не оставляя синяков, когда мамы не было дома. Мальчик, не привыкший жалиться никому, даже самому близкому человеку, терпел, надеясь, что отчим когда-нибудь отстанет сам, но, увы, тот безропотность пасынка расценил как вседозволенность и однажды перегнул палку, разбив в кровь лицо ребёнку за какую-то мелкую провинность и непослушание, потом долго и нудно то угрожал, то слёзно просил не говорить никому, обещая мифические блага в будущем, на что впервые восставший в своей непокорности Егор, смело глядя отчиму в глаза, заявил, если тот ещё себе такое позволит, он подожжёт дом вместе с ним и всем его драным имуществом, над которым трясётся и не даёт трогать без его разрешения!!! Сказано было так решительно, что отчим поверил – этот сможет, за ним, волчонком, дело не станет – и, от греха подальше, отстал, переключившись на полное безучастие в судьбе приёмного ребёнка. Егор Вальков, освободившись из-под навязчивой опёки, задышал свободнее, почувствовав себя снова птицей, выпущенной из клетки на волю, возвращаясь в эту самую клетку, то бишь домой, лишь поздними вечерами, когда мама приходила с работы, либо ночуя у друзей, если та оставалась на ночное дежурство. На людях же внешне семейная жизнь выглядела умильно и благопристойно, сама мать не догадывалась, думая о хорошем и о будущем дочки, которую родила через положенные девять месяцев, назвав по настоянию супруга Марфой.
Будучи вся в работе, ибо на одну скромную зарплату учёного избранника прожить было невозможно, и в заботах в связи с появлением дочери, Екатерина Ивановна частенько стала забывать о сыне даже в день его рождения и лишь после Егорушкиных напоминаний запоздало поздравляла сыночка, суя тому горсть ирисок или же яблоко – вот и весь праздник, который у кого-то проходит за накрытым праздничным столом, с кучей подарков, весельем до полуночи… Но жизнестойкий Егор Вальков шибко не унывал по таким «мелочам», ведь он здоров, свободен, сам себе хозяин и умом Бог, слава Ему, не обидел – чего ж понапрасну прозябать в грусти, когда вся жизнь ещё впереди!..
