— Это не так просто…
— Почему нет? В чем, собственно, трудность?
— Она не согласится добровольно. А гипноз — тонкая штука… Там им удалось как-то заморочить ей голову — она понятия не имела, чего они на самом деле добиваются.
— Ну, не мне вас учить. Придумаете что-нибудь. Скажем…
Он замолчал и прислушался. Из коридора доносился топот. Дверь распахнулась, и в нее просунулось встревоженное лицо молоденького фельдшера. Завидев посетителя, он нерешительно затоптался на пороге, не решаясь войти.
— Что стряслось, Вахитов? — недовольно спросил подполковник. — Я вас не звал.
— Константин Игнатьич, — тот сглотнул, — товарищ подполковник… Я подумал…
Он замолк и покосился на человека, сидящего за столом напротив.
— Ладно, — вздохнул медик, — что там у вас? Говорите.
— Рудько… — Только теперь подполковник заметил, что мальчишка бледен и губы у него трясутся.
— Что — Рудько? — Тот приподнялся, упираясь руками в ребро столешницы. — Да говори ты, не тяни.
— Он… застрелился.
— Что? — И, совладав с собой, повернулся к собеседнику. — Рудько работал с мальчиком, — пояснил он.
— Он… я его в сортире видел. Поглядел на меня, усмехнулся, зашел в кабинку и пустил себе пулю в голову.
— Ясно. — Медик вышел из-за стола. — Иди, Вахитов. Скажи там… чтоб убрали.
— Да что творится-то? — тихо сказал его собеседник.
— А вы еще не поняли? — Он замолк, потом тихо добавил: — Я, впрочем, тоже не понимаю. Но это он, ребенок, говорю вам… Это он. Что мы в конце концов получили, генерал, а?
— Что — ребенок?
— Да не знаю я, — тоскливо сказал медик. — Понятия не имею. Послушайте… вы же можете… нужно связаться с теми, оттуда. Пусть они сами разбираются. Это же их отродье. Пусть забирают его к чертовой матери.
— Да ты что? Я, милый мой, ничего не решаю. Надо мной тоже начальство стоит. Кто ж его отдаст — такого.
— А чего ждать? Чтобы он нас тут всех прикончил?
— Ну, — протянул генерал, — может, он тут ни при чем… Мало ли что там на твоего Рудько нашло…
— Говорю вам, это он. Не знаю, что там произошло, но это его рук дело. Прав был Завадский… Свяжитесь вы с ними, умоляю.
— Мы не можем, — тихо сказал генерал.
— Что?
— «Окно» захлопнулось. Последнее. Потому-то он так важен, этот ребенок. Больше у нас ничего нет.
— Ну, я не знаю. Наблюдатели тут остались? С ними свяжитесь. Для чего они тут сидят, собственно?
Тот неохотно ответил.
— Один.
— Что?
— Из известных нам — всего один. И мы уже несколько дней не можем выйти с ним на связь. Мы теперь за все отвечаем, дружище.
Медик обхватил руками голову.
— Что же это будет? — повторял он. — Что же это будет…
* * *
Ни шума, ни возни в коридоре Лиза не слышала — ее комната была надежно звукоизолирована. Тем не менее, замкнутая в четырех стенах, она металась точно так же, как люди снаружи, — внезапно ее охватил черный липкий ужас. Даже дышать стало трудно — и потому она была почти благодарна, когда дверь отворилась и вошел человек в военной форме. Обычно он, вероятно, держался с властной уверенностью, но сейчас его начальственную повадку несколько портила нервозная суетливость, с которой он обратился к Лизе.
— Послушайте, Елизавета Дмитриевна, — он старался говорить уверенно, но, натолкнувшись на ее ненавидящий взгляд, на миг запнулся, — вы напрасно относитесь к нам с таким предубеждением. Мы не хотим вам ничего плохого.
— Тогда отпустите нас, — сказала Лиза.
Тот, казалось, заколебался, но, видимо, счел за лучшее сказать правду.
— Мы не можем этого сделать. У вас опять начнутся… неприятности.
— Не ждите от меня благодарности, — сказала Лиза. — Что бы вам ни было нужно — я вам помогать не буду.
— Но мы можем смягчить вам режим, — поспешно отозвался тот, — перевезем вас в закрытый санаторий, вы с мальчиком будете пользоваться полной свободой… в ограниченных пределах. Ни в чем не будете нуждаться. У вас не будет никаких забот, никаких житейских сложностей… вас просто будут хорошо охранять, вот и все.
«Почему он так нервничает?» — подумала Лиза.
А вслух спросила:
— Что-то случилось?
— Почему вы так думаете? — фальшиво удивился военный.
— Иначе вы не стали бы меня так уговаривать. До сих пор вы не слишком-то со мной считались.
Он помялся, переступил с ноги на ногу, и только теперь Лиза заметила за его спиной маячившую в сумрачном коридоре темную фигуру.
— Ладно, — сказал тот, — дело в том, что мы не можем пройти к вашему ребенку.
— Что значит — не можете пройти? — Она шагнула к нему так резко, что он невольно отступил на шаг. — Что вы с ним сделали?
— Ничего, — ответил тот, и неявный страх в его голосе проявился, обретя наконец адресата. — С ним ничего невозможно сделать… это он с нами… Умоляю вас, пойдемте.
У нее вдруг отказали ноги, и она медленно опустилась на пол. За дверью что-то творилось. Отчаянный, надрывный вопль пронесся по коридору и замер в отдалении.
— Пошли, — торопил посетитель, помогая ей подняться.
Она выдернула руку и кинулась по коридору. Ей не надо было показывать дорогу — она и так, каким-то шестым чувством понимала, куда ей нужно бежать.
Воображение услужливо подсовывало ей всякие ужасы, но на том все и ограничилось. В сопровождении топавшего по пятам военного она свернула за угол и остановилась у ближайшего бокса.
Дверь была настежь открыта.
Она кинулась внутрь, даже не успев сообразить, что ее спутник остановился за несколько шагов от двери.
Максимка сидел, забившись в угол, и молчал, глядя на нее остановившимися глазами. Лицо его было пустым и мертвым, точно белое фарфоровое блюдце.
Она бросилась к нему, схватила его за плечи.
— Что они с тобой сделали?
Он по-прежнему молчал, исподлобья глядя на нее.
Военный поглядел на них с некоторым облегчением. Словно до сих пор он ожидал непонятно чего, а теперь эти ожидания не оправдались.
— Что тут творится? — Лизу трясло от злости.
— Говорю вам, мы не хотим ничего плохого — ни вам, ни вашему мальчику. Просто… здесь неспокойно. Пошли, мы вас отсюда увезем.
— Опять увезете? Куда?
— В какое-нибудь тихое место, где вас никто не потревожит.
Лиза уже не верила в спокойные места. И в благие намерения — тоже.
