Он провёл рукой по волосам и продолжил:
– Путь воина обретается в смерти. Варакса этот путь прошёл до конца и погиб как воин. А мы пока ещё в пути. Значит, надо жить. Надо дело доделать, которое не закончил Варакса… чтобы не краснеть потом и глаза не прятать, когда с ним снова встретимся… Прощай, друг. Земля тебе пухом.
Одинцов бросил в яму несколько комьев, коротко обнял Сергеича и вернулся к конвоирам. Потом говорили другие. Дождавшись конца речей, кладбищенские молодцы резво засыпали яму землёй и охлопали лопатами небольшой холм, напомнивший Одинцову по-военному аккуратные сугробы в ладожском имении Вараксы. Сверху могильщики положили венки и отошли в сторону: дальше уже каждый сам клал букет или рассыпал цветы по холмику, на прощание касался его ладонью и уступал место следующему.
Всё это время Одинцов неподвижно стоял, стиснутый конвоирами с обеих сторон. Он читал надписи на траурных лентах, примечал у соседних могил академиков, изображавших посетителей кладбища; видел, как Сергеич что-то втолковывает нескольким сотрудникам сети «47» в фирменных куртках…
…а его самого было хорошо видно в бинокль из-за толстого дерева поодаль от могилы Вараксы: там расположились Владимир с напарником. Они караулили Салтаханова у здания Академии и последовали за кортежем, почти не сомневаясь, что в микроавтобусе везут Одинцова. Возле кладбища их догадка подтвердилась, а деревья обеспечили неплохое прикрытие.
– Что будем делать? – спросил напарник.
– Ничего, – ответил Владимир и вернул ему бинокль. – Посмотрим, что дальше.
Пока хоронили Вараксу, профессор сидел в микроавтобусе, а Мунин с Евой вышли наружу. Идти было некуда – не по кладбищу же гулять в самом деле! – так что оставалось прохаживаться взад-вперёд по парковке и жмуриться от яркого солнца.
– А вы туда не хотите? – Ева имела в виду прощание с Вараксой.
– На погост? – с нервным смешком переспросил историк.
Ева поинтересовалась, что такое погост, и Мунин пустился в объяснения. В языческую пору так называлось место, куда съезжались гости – окрестные селяне, торговцы и сборщики податей. А когда уже в христианские времена на каждом погосте поставили церковь и устроили кладбище, слово постепенно приобрело нынешний невесёлый смысл.
– С Вараксой там самые близкие прощаются, а мне на погост пока рановато, – заключил Мунин.
Он не мог признаться, что не любит и побаивается кладбищ, как и профессор. К тому же одно дело, когда оказываешься у могилы как учёный, на раскопках каких-нибудь, и совсем другое – когда при тебе закапывают в землю человека, с которым ты всего несколько дней назад пил по утрам кофе и собирался на рыбалку за корюшкой.
Кроме того, Мунин видел, какими глазами смотрят на Еву академики и Салтаханов. Неказистый историк первый раз в жизни почувствовал, что ему завидуют другие мужчины. Ещё бы! Им приходилось топтаться в стороне, а он запросто болтал с ослепительной красоткой, на которую таращились даже торговки цветами из-за лотков, выстроившихся у края парковки.
Ради такого случая Мунин был готов хоть до ночи заливаться соловьём перед Евой, но спустя некоторое время она вдруг сказала:
– Надо, чтобы мы заехали в консулат. Я скажу ему, – и решительным шагом направилась к Салтаханову, стоявшему в стороне со старшим академиком.
– Послушайте, – начала Ева, – вы можете?..
– Выходят! Всем приготовиться! – громко скомандовал старший, услышав сообщение по рации.
– Пожалуйста, вернитесь в автобус, – попросил американку Салтаханов. – Поговорим чуть позже.
65. Всего четыре слова
Прощание с Вараксой закончилось, и к выходу с кладбища по центральной аллее потянулись участники траурной церемонии. Площадка у могилы опустела, но Одинцов не двигался с места.
– Идёмте, – сказал здоровенный конвоир.
– Да погоди ты! – огрызнулся Одинцов.
Он шагнул к могиле, присел на корточки, положил руку на цветы, укрывшие холм, и замер. Академики переглянулись.
– Мы заканчиваем, – через пару минут сказал усатый в микрофон, спрятанный в манжете, а здоровяк повторил:
– Идёмте, нас ждут.
Они вышли на центральную аллею и двинулись к выходу.
– Одинцов! – послышался крик сзади.
Все трое обернулись. Их догонял мужчина в фирменной куртке вараксиного автосервиса.
– Сергеич просил передать, – подходя, сказал он. – Варакса тебе денег должен был. А с долгами уходить нехорошо как-то.
Мужчина протянул Одинцову пачку крупных купюр.
– Бери, бери, нормально всё… Народ в ресторан к Суратбеку на поминки двинул. Ты же едешь?
– Конечно, – Одинцов забрал деньги и сунул в карман джинсов. – Меня ребята подбросят. Я не прощаюсь, увидимся.
На парковке у микроавтобуса их встретили Салтаханов и старший академик.
– Как прошло? – спросил старший.
– Без проблем, – ответил усач.
– С кем-нибудь разговаривал?
– Ничего серьёзного.
– Ему передали деньги, – добавил здоровяк.
– Покажите, – потребовал Салтаханов.
– Это мои деньги, – с нажимом на «мои» проворчал Одинцов и, вынув пачку из кармана, неохотно отдал Салтаханову. – Пересчитай, чтобы я видел. Сумма немаленькая. Будешь должен.
Салтаханов хмыкнул:
– Ну да, бутылку виски я ведь уже зажал.
Он развернул купюры веером, быстро просмотрел – нет ли среди них чего-то ещё, нет ли надписей, – и вернул деньги.
– Считайте сами. Пусть пока будут у вас, если вам так спокойнее.
Перед отправлением старший сказал усатому конвоиру:
– Одинцов сейчас на нервах, всё-таки друга похоронил. Если дёрнется, сразу распахивай дверь – мы поймём и подтянемся. Понял? Чуть что – сразу дверь настежь.
В микроавтобусе здоровяк снова надел наручники на Одинцова, который опять не возразил и уткнулся в газету.
– Мои соболезнования, – хмуро сказал ему Арцишев.
– Кто-нибудь знает, если мы поедем в консулат? – спросила Ева.
Академики не ответили, а Мунин попытался её утешить:
– Салтаханов обещал чуть позже…
Пара машин выезжали с парковки, и караван академиков в прежнем строю – микроавтобус между двумя легковушками – стартовал следом. За ними двинулись другие машины: на улицу, тянувшуюся параллельно кладбищенской стене, потекла целая автоколонна.
Они приближались к перекрёстку с мигающим светофором, когда «джип», шедший где-то сзади, вдруг рванул по встречной полосе, обогнал караван, резко перестроился вправо и затормозил перед первым седаном академиков. Тот едва успел остановиться; шофёр микроавтобуса тоже впечатал в пол педаль тормоза. Пассажиров по инерции бросило вперёд.
