– Круто, – выдохнул Мунин и разразился цитатой:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
– Это из «Евгения Онегина» как раз, – пояснил он. – То есть получается, вы научились изменять свойства человека? Лечить болезни на генетическом уровне? А зрение так исправить можно?
Мунин снял очки и прищурился, глядя на Еву.
– Мы в самом начале пути, – скромно ответила американка. – Но в перспективе будет можно делать всё что угодно, да. Можно жить тысячу лет. Можно перемещаться в космосе и брать энергию от любого ресурса. От солнечного света, например.
– Действительно, впечатляет, – признал Салтаханов. – Только я не уловил, как это связано с Ковчегом. Вы имели в виду извлечение энергии или что?
– А я понял, – Одинцов неожиданно вступился за Еву. – Был такой случай на заводе одном здешнем, давно. Оборудование молотило, технари его обслуживали, отдел сбыта продукцию продавал, администрация администрировала, нормальное дело. А потом хозяева решили этот завод модернизировать. И тут выяснилось, что никто не знает, как он вообще работает. Почему всё устроено так, а не эдак, почему цеха расставлены в таком порядке, почему трубопроводы именно такого сечения…
– Что, на заводе инженеров не было? – усомнился Арцишев.
– Были. Но именно обслуга. Знали, где чего по-быстрому поправить, чтобы работало. Знали каждый узел по отдельности, максимум два-три. А чтобы понять производство целиком – надо инженером другого калибра быть. И документации, считай, никакой. Что-то при переездах потеряли, что-то горячей водой залило, когда батарея лопнула, что-то крысы съели – завод же старый, всё на бумаге. Иностранцев на помощь звать – себе дороже… Короче говоря, тупик.
– Завод накрылся и закрылся, – поэтично предположил Мунин, и Одинцов неодобрительно покачал головой:
– Ну зачем же. Хозяева сунулись туда-сюда, по знакомству обратились к Вараксе, и мы с ним подыскали пару толковых пенсионеров, которые раньше занимались подобными проектами. На дворе девяностые годы, тогда возрастных инженеров пачками на улицу выбрасывали. Учёные на рынках торговали, элитные мозги утекали за границу, одни менеджеры остались. А мы устроили такую инженерно-информационную археологию. Наши старички полазали по заводу; посмотрели, что там есть, покопались в матчасти, покумекали – и отмотали всё обратно. Техническую документацию то есть восстановили. Стало понятно, откуда ноги растут. И дальше пошло-поехало.
Одинцов мгновение помолчал и добавил:
– Принцип всегда один и тот же. Если Ева научила систему работать вперёд – значит, можно и назад отмотать. От последней строчки «Евгения Онегина» вернуться к первой. Разобрать эту ДНК по винтику, вычистить ошибки, которые со временем накопились, и посмотреть, что там в самом начале было зашито – таблица умножения, интеллект Вселенной или рецепт самогона. С Ковчегом то же самое. Мы примерно знаем, что с ним сейчас. Знаем, что на скрижалях написано, только не понимаем ни хрена. Вот и надо крутить кино назад, к началу. К законам мироздания. Да, профессор?
Если бы заговорил стол – наверное, эффект был бы меньше, чем от этого выступления Одинцова. Что называется, не ждали. Даже профессор просто кивнул в знак согласия, а не стал рассуждать о первообразной и производной: мол, математические функции тоже можно вперёд-назад вычислять, интегрировать и дифференцировать.
В ночной беседе Иерофант повторил Псурцеву:
– Считаю, что держать группу в бункере бессмысленно. Как говорил Эйнштейн, логика может привести вас из точки А в точку Б, а воображение – куда угодно. От А до Б они уже прошли и, что надо делать, поняли. Дело за воображением. Эгрегор есть, и он работает. Но в этих четырёх стенах больше ничего путного не получится. Пока не пропал азарт, пока они ещё свеженькие – им нужен свободный доступ к информации и определённая свобода действий.
– Свобода, говорите…
Псурцев побарабанил пальцами по зеленоватому стеклу, глядя сквозь полупрозрачную доску на комнату, где его пленники провели три дня.
– Завтра хоронят Вараксу, – наконец промолвил он. – Как говорится, тело будет предано земле, а дальше давайте думать.
Иерофант не сомневался, что у Псурцева всё давно продумано, и только буркнул из-под капюшона:
– Закон Ломоносова – Лавуазье. Если где-то чего-то прибыло, значит, где-то чего-то убыло.
– Вот именно, – заключил генерал.
Они прекрасно понимали друг друга.
62. А вот обманывать не надо
Однажды Жюстину подстрелили.
Бывшая следователь стала полицейским комиссаром и наступила на хвост известной банде. Ниточка от банды тянулась к высоким покровителям; те попытались договориться с Жюстиной, она оказалась несговорчивой…
Из нескольких десятков автоматных пуль, выпущенных по машине, восемь достигли цели. Жюстине и её мужу, сидевшему за рулём, перепало поровну: четыре пули навсегда пригвоздили его к сиденью, а ещё четыре застряли у неё в руке и груди.
Комиссар де Габриак побывала в госпитале первый и единственный раз в жизни. От больничного прозябания осталось ощущение неловкости: среди больных Жюстина чувствовала себя неприлично здоровой и рвалась на волю.
Вот и сейчас, лавируя между двумя почтенными старцами, Жюстина испытывала странное чувство. Сорокалетняя разница в возрасте с собеседниками дарила ей забытое ощущение молодости. Нынче утром у зеркала Жюстина поймала себя на том, что впервые за последние полгода не думает про очередные инъекции ботокса. Раньше она придирчиво разглядывала каждую морщинку и переживала: как ни гримируйся, следы уколов на лице будут видны неделю-полторы, а спрятаться ото всех на это время президенту Интерпола не позволял плотный рабочий график. О подтяжке или ещё какой-то пластике тем более речи не было.
Теперь Жюстина ежедневно общалась по видеоканалу с Вейнтраубом и Книжником. Эти ловеласы из прошлого века смотрели такими глазами и делали такие комплименты, что напрочь вышибли из её головы мысли о прожитых пятидесяти годах. Какой ботокс?! Потом, всё потом! Жюстина снова, как в студенческие годы и особенно в пору работы следователем, почувствовала настоящий охотничий азарт. Ковчег Завета из глубин древности связал её с двумя стариками гораздо крепче трубочек и ремней, которые держали когда-то Жюстину на госпитальной койке.
Благодаря Вейнтраубу стало ясно, что Ковчег действительно доставлен в Петербург. Пока неизвестно, где его спрятали, однако верные люди идут по следу. Миллиардер тщательно дозировал информацию, полученную от Иерофанта, который тоже не раскрывал многих деталей, когда делился сведениями с коллегой. Жюстине показался удачным термин «информационная археология», который между делом обронил Вейнтрауб…
…и она снова подумала, что не зря обратилась к одному из самых знаменитых современных археологов – Льву Книжнику: к кому же ещё?!
