Вейнтраубу показывали секретные старинные карты и смазанные фотографии отысканного артефакта. Его умоляли помочь с разрешением на раскопки, ему предлагали финансировать научные экспедиции и уговаривали просто дать денег чёрным копателям под обещание доставить Ковчег хоть на дом.
Ко всему этому старик относился спокойно. Даже расставался с какими-то деньгами, чтобы его неофициально держали в курсе дела. Потому что был уверен: Ковчега Завета не существует. Того самого, настоящего сундука, а не имитации – более или менее древней.
Вейнтрауб достаточно подробно изучил пророчества, с которыми разные религии связывали новое обретение святыни. Вывод напрашивался один: это невозможно, так же как невозможно появление Третьего Храма в Иерусалиме. Мудрый Соломон построил Первый Храм – его сожгли ассирийцы. На том же месте возвели Второй Храм, который разрушили римляне. С тех пор евреи ждут появления Третьего Храма – снова с Ковчегом Завета в самом сердце, в Святая Святых…
…но мусульмане построили свои мечети на месте еврейского Храма. Если воспринимать пророчество буквально, то сначала придётся их снести, а потом уже возводить новый Храм – чего быть не может. Тем более обретение Ковчега должно свидетельствовать о грядущем конце нынешнего мира и начале Эры Благоденствия. Это знак скорого пришествия Мессии: иудеи называют его Машиах, последователи Иисуса по-гречески – Христос, мусульмане по-арабски – Махди. В разных религиях пришествие окружено разными условиями, но суть одна. И рассудок отказывался её воспринимать…
…так же как Вейнтрауб не мог поверить в то, что Ковчег Завета оказался в России. До сих пор святыню связывали с Израилем, Иорданией, Эфиопией – при чём тут Россия?!
Услышанное от Жюстины выглядело так дико и несуразно, что парадоксальным образом походило на правду. Вейнтрауб не собирался обсуждать новость ни с кем и даже российскому Иерофанту сказал далеко не всё. Однако Ева сейчас была очень нужна – ведь так удобно, что она уже в Петербурге! Но стоило связаться с русскими, и снова от неё ни слуху ни духу.
Вейнтрауб ещё долго лежал в темноте без сна, по-разному складывая в голове перспективы, которые открывало ему знание о Ковчеге, и прикидывал возможные причины переезда реликвии на другой континент.
41. Эгрегор в сборе
– Я гражданка Соединённых Штатов, – для большего эффекта Ева говорила по-английски. – Моё похищение вызовет международный скандал. Я требую, чтобы меня немедленно освободили.
– Это не похищение, – по-русски ответил Салтаханов, взглядом джигита ощупывая и раздевая американку. – Присядьте, пожалуйста. Надо немного подождать, пока все соберутся.
Комната в бункере, куда привели Еву, предназначалась для инструктажа охраны и небольших совещаний. Само собой, никаких окон, на светлых стенах только вентиляционные решётки и видеокамеры. Два ряда по три прикрученных к полу стола со скамьями и напротив ещё один стол со стулом – место инструктора…
…с которого поднялся Салтаханов, когда в комнату вошла Ева. Дверь закрыли снаружи. Американка уже собиралась сесть за стол, но услышала, что дверь открывается снова, обернулась – и к ней бросился Арцишев, которого впустили в комнату следующим.
– Боже мой, дорогая, как вы? Всё в порядке?
Отечески обняв Еву, профессор повернулся к Салтаханову.
– Потрудитесь объяснить, что происходит!
– Я здесь именно для этого, – сказал Салтаханов, – вы присаживайтесь пока, разговор у нас не короткий… Прошу, прошу!
Профессор с Евой сели рядом на скамью за первым столом.
Бледный Мунин запнулся в дверях и рассеянно кивнул присутствующим. Он поддерживал спадающие джинсы, шаркая ботинками без шнурков. Салтаханов и ему сделал приглашающий жест. Мунин выбрал место за последним столом во втором ряду, подальше от Евы и профессора. Сел и уставился перед собой в полной прострации.
Приведённый последним Одинцов тоже шаркал – не только руки, но и ноги у него были скованы браслетами. Короткие цепи между ними соединяла стальная цепь подлиннее.
– Здравствуйте всем, – сказал Одинцов и обратился к Салтаханову: – Мне куда?
– Куда хотите, – ответил тот, – но я очень прошу вас не делать глупостей. Под мою ответственность конвой остался за дверью. Давайте без экстрима.
– Как скажете, – согласился Одинцов, прошаркал к Мунину и сел рядом.
– Привет, наука! – сказал он, несильно толкнув историка локтем. – Отдохнул немножко?
Мунин вдруг вцепился в свитер Одинцова, уткнулся носом ему в плечо и глухо зарыдал.
– Вода есть? – Одинцов глянул на Салтаханова. – Про виски я уже не спрашиваю.
Из-за двери передали упаковку небольших пластиковых бутылок с водой. Салтаханов расставил их перед пленниками и сел на место инструктора. Он подождал, пока Мунин, давясь, напьётся и немного успокоится, а потом сказал:
– Все в сборе, так что можем начинать. Время позднее, и у каждого из нас был очень тяжёлый день, поэтому я…
– А вы, собственно, кто? – прервал его профессор. – И почему мы должны вас слушать? Где мы вообще находимся?
– Мы арестованы, или мы похищены, или какой наш статус? – добавила Ева по-русски: присутствие Арцишева возвращало ей уверенность.
Одинцов помалкивал. Если этому приятелю американки в попугайском пиджаке охота нарываться на неприятности – сколько угодно. А он пока осмотрится и сориентируется.
– Немного терпения, – предложил профессору Салтаханов. – Именно с этого я и собирался начать. Вы не арестованы и не похищены, а на некоторое время помещены в безопасное место. Не важно, как оно называется, важно, что здесь вам ничто не угрожает.
– Это не ответ! – Арцишев кипел от возмущения.
– Если вы не будете перебивать, услышите то, что вас интересует, – миролюбиво сказал Салтаханов: перед этой встречей Псурцев тщательно проинструктировал его, как надо строить разговор. – Давайте знакомиться.
Он присел на край своего стола, старясь подчеркнуть непринуждённость беседы, и обратился к Одинцову с Муниным:
– Этот энергичный господин – профессор Арцишев. Выдающийся российский учёный, мировая знаменитость и руководитель семинара, в котором участвует наша гостья из Америки. Её, как я понимаю, вам представлять не надо.
Одинцов не удивился присутствию Евы, ведь академики знали об их встрече и о том, что она связана с исследованием Мунина. Очная ставка с ней – нормальное дело. Зато Арцишев – дело совсем другое. Одинцов помнил реакцию Вараксы на фамилию профессора, произнесённую Евой в узбекском ресторане. Помнил книги Арцишева, которые они с Муниным нашли во флигеле. К папке Urbi et Orbi профессор отношения не имел, зато был как-то связан с тайной Вараксы, а значит, с тайной Ковчега Завета. То есть Псурцеву о ней известно, и торговаться с ним придётся как-то по-новому.
– А вам, уважаемый профессор, я хотел бы представить господина Мунина, он историк, – продолжал Салтаханов, и Арцишев развернулся всем корпусом, чтобы посмотреть назад. – Господин Одинцов – бывший военный и, как говорится, человек из легенды. Мы с ним уже встречались, а всем остальным сообщаю, что моя фамилия Салтаханов, я сотрудник российского бюро Интерпола.
