– Будто ты на солнцепёке грелся! – огрызалась жена-калоша, стараясь протиснуться поближе к трубе отопления, и добавляла по привычке какое-нибудь обидное слово.
Калоша-муж мгновенно реагировал на оскорбление, и перебранка принимала размах военных действий местного значения. Озлобленный супруг запускал в строптивую калошу первым подвернувшимся ботинком или даже сапогом. Супруга ловко увёртывалась и, перехватив на лету обувку, запускала в мужа. Тот, не обладая такой проворностью, получал удар по носу и со всей свирепостью набрасывался на жену.
– Стерва! – кричал он. – Мегера! Подлюка!..
И всё норовил шлепнуть её своей подошвой по спине. Калоша-жена быстро отодвигалась, не переставая сыпать оскорблениями.
Отдышавшись от ругани, они укладывались в своей ячейке на подставке для обуви и, отвернувшись друг от друга, засыпали.
Новый день приносил новые недовольства, которые выливались в старые скандалы. Особенно яростными они были, когда калоша-муж находился «под парами», надышавшись на улице выхлопными газами. Тогда он ругался без удержу и швырял в жену чем попало.
Калоша-жена устала от скандалов и порой думала, не разойтись ли. Но куда денешься? Ведь ни с кем уже не образуешь новую пару… А кому нужна одна, к тому же заметно стоптанная, калоша? Поэтому она и терпела, пытаясь убедить себя в том, что никакого другого мужа у неё быть не может.
Калошин супруг менять спутницу жизни тоже не собирался, но на другую обувку иногда засматривался. То модельные туфли попадут в поле его зрения, то соблазнительные босоножки, то изящные замшевые сапоги на высоком каблуке… Да где уж ему, даже не резиновому сапогу, а всего лишь калоше, рассчитывать на взаимность надменных красоток!.. В лучшем случае можно надеяться на дружбу с валенками.
Так продолжалось всю их совместную жизнь, пока они не оказались на отдыхе, который называют заслуженным. Подкладка калош вытерлась и посерела, резина не только потускнела, но и полопалась.
– Ну что, старая?.. – хотел было муж привычно поругаться со своей родной калошей, да что-то его остановило.
А супруге тоже было грустно оттого, что никому из хозяев они стали не нужны. Раньше огрызнулась бы, ответила что-нибудь обидное и язвительное, а тут и вся запальчивость пропала. Калоша-муж слегка удивился, но подумал, что можно ведь, наверное, и без ругани поговорить.
– Знаешь, – сказал он, – что-то я устал сегодня. Вроде бы и дел никаких не было, не ходили никуда, а усталость – как после целого дня походов.
– И мне что-то неможется, – подтвердила калоша-жена. – Может, погода меняется… А может, от безделья… Когда нет любимого дела, устаёшь ещё сильнее.
– Похоже, всё-таки к дождю, – не хотел быть записанным в бездельники калоша-муж: они же не по своей воле сидят без работы. – Ну да пусть, нам уже не шлёпать по лужам… Теперь полиуретановые сапоги спасают хозяев от воды. А ты полежи, раз неможется. Забирайся на полку поближе к тёплой трубе и отдохни.
– Забирайся и ты сюда, – приглашала жена, – и тебе места хватит.
Так они жаловались друг другу и помаленьку привыкали к взаимному вниманию. Это лучше, вдруг поняли они, чем ругаться и распалять друг друга оскорблениями и претензиями.
Поскольку занять себя было нечем, они полюбили ходить в гости, лишь бы не торчать на обувной полке среди деловых и нужных модных пар. Калоша-жена судачила со шлёпанцами, у которых оборвались ремешки, а калоша-муж обсуждал важные проблемы с сибирским валенком, неизменно лежавшим на печи, но дававшим всем исключительно мудрые советы.
– Вы всегда были рядом, всегда ходили парой, но вместе с тем – каждый сам по себе, – рассуждал опытный валенок. – Это раздражало, поэтому вы и ругались.
– Пожалуй, – соглашался гость. – Только теперь я понял, что жить в мире гораздо приятнее.
– Да, в ссоре недовольство выходит из тебя, но его причина, само зло, остаётся и требует всё новых и новых ссор. Оно вашей руганью и питается.
– Зло? – удивлялся калоша-муж. – Откуда оно взялось? Ведь внутри у меня – пустота!
– Пространство не терпит пустоты. Если внутри нас нет добра, то там обязательно поселяется зло.
И тогда калоша-муж понял, почему колкое слово возвращалось ему оскорблением, излияние раздражения вызывало ответный поток ненависти. А внимание? Оно возвращается заботой. Любовь, даже малая, дарит любовь бо́льшую, и тогда ею наполняется всё нутро, вся жизнь!
Он стал нежным и внимательным, называл жену ласковыми именами, чего и в молодости, когда его калоша была блестящей и не стоптанной, не делал, помогал по хозяйству.
Калоша-жена недоумевала: что такое с её муженьком случилось? Зло, которое владело им, куда-то ушло, и на его месте постепенно стало проступать не просто добро, а сама любовь. На ласку она отвечала лаской, на доброе слово – счастливой улыбкой, на тёплый взгляд – нежностью и благодарностью.
Компот
Сухофрукты лежали в плотно закрытых банках из-под чая или для круп, чтобы не стать жертвой мышиной прожорливости. Время от времени часть содержимого извлекалась хозяйкой и попадала в кастрюлю с водой.
Сморщенные, совсем, казалось бы, безжизненные ягоды и фрукты, бывшие когда-то спелым виноградом, ароматным яблоком, сочным абрикосом или сливой, в тёплой воде оживали и начинали перемещаться. Когда вода приближалась к кипению, они уже шустро сновали, наскакивая друг на друга и толкаясь.
– Как тяжело жить в таком окружении, – вздыхала Изюминка, которой никак не удавалось увернуться от более крупных соседей.
– Что вы пихаетесь! – возмущалась массивная Груша. – Поосторожней нельзя?
– Сама-то! – огрызался Урюк. – Плаваешь тут, будто одна в океане… Царевна-лебедь… По сторонам смотреть надо!
– Это не я, – оправдывалось Яблоко. – Меня Курага подтолкнула.
– Да эта старая Курага кого угодно сметёт, – переключалась Груша на другого обитателя кастрюли.
– Совести у вас нет! Совсем нет совести! – начинала причитать оранжевая Курага. – Нашли виноватую! Носятся как бешеные, а всё хотят свалить на меня, несчастную, оторванную от родного солнца Курагу. Постыдились бы, окаянные!
– Ишь, оторвали её! – не унималась Груша. – Бедная, несчастная!.. Да таких бедных надо…
Изюминка не знала, куда деваться. И даже не столько из-за того, что все другие сухофрукты были более увесистыми и с силой врезались в неё, сколько из-за их безобразного поведения. Ведь они все оказались в кастрюле не просто так, а по воле хозяйки. И должны терпеть друг друга, проявлять внимание и заботу. Робкая Изюминка хотела заявить об этом во всеуслышание, но её никто и слушать не стал. Что важного и умного могла сказать какая-то невзрачная Изюминка!
