И однажды он встретил такую подругу, и она ответила ему взаимностью.
Сверчка переполняли возвышенные чувства, он летал как на крыльях. И даже часто напевал вслух, чего раньше с ним никогда не случалось. Дела, правда, у него резко пошатнулись, поскольку деловым встречам он мог предпочесть свидание с подругой. Но душа его пела, а глаза загорелись совсем другим огнём.
У сверчка опять появлялось неодолимое желание взять скрипку и сыграть что-нибудь. Он снимал её, крутил, щипал струны… Но что играть? Все его мысли были только о подруге. Он откладывал скрипку и смотрел на часы: скоро ли свидание?
Лирические мелодии, звучавшие в душе сверчка, признаться, были так далеки от настоящей музыки!
Вскоре сверчок привёл свою подругу в дом.
Домработница ушла, не получив зарплату за три месяца. Сверчок вновь стал топить печку и носить воду. Но делал всё это с лёгкостью, потому что по-прежнему летал на крыльях любви. Но однажды…
– Тебе бы всё обниматься да обниматься! – вдруг огрызнулась подруга. – Хоть бы на скрипке поиграл!
Это был настоящий удар. Сверчок мог уговорить подругу жить с родителями и не мечтать об отдельной печке. Умел утешить её в печали о новом наряде. Успокаивал её, когда она упрекала его, что он не работает в оркестре и не ездит по заграницам. Но он ничего не мог ответить на её просьбу поиграть на скрипке.
То, от чего сверчок бежал, в один миг вернулось к нему. Сверчок понял, что всё, чему он служил, было действительно бегством, изменой музыке и, в конечном счёте, изменой себе. Ведь единственное, что он любил, была музыка.
Он готов был бросить всё, освободиться от всего, что мешало музыке… Но как освободиться? Не зря говорят: подруга – не сапог, с ноги не сбросишь. Да, на то она и своя, чтобы принять через неё свои радости и свои страдания. И так стали они жить, ругаясь и мирясь, любя и ненавидя, горя от возвышенных чувств и сгорая от низменных желаний.
Неизвестно, во что превратилась бы жизнь сверчка, если бы не музыка. Нет, она по-прежнему не звучала в душе сверчка, и он не обольщался относительно её возникновения. Но он любил музыку. И он стал вызывать её своими усилиями. Такая музыка, конечно, не шла в сравнение с той, что раньше, бывало, неведомым образом сходила на душу сверчка. Но он довольствовался и такой.
* * *
Так прожил свою жизнь сверчок. Прожил как умел, и к концу дней своих не переживал, что не смог прожить иначе. А дни сверчка подходили к концу.
Он по-прежнему носил дрова, хотя охапки получались намного меньше, чем раньше. Так же топил печку, хотя в доме, кроме него, уже никто не жил…
И когда оставили сверчка все домашние его, тогда он, наконец, освободился. Его больше не беспокоили мечты о покорении концертных залов мира. Его не связывали мысли о еде. Он ни на кого не гневался и уже никогда не унывал. Он ни над кем не превозносился и никому ничего не хотел доказать. Возвышенные чувства и низменные желания оставили его, хотя последние изживались дольше всего. Самое же последнее, что держало душу сверчка, были воспоминания о музыке – той музыке, которая когда-то давным-давно неведомым образом звучала в его душе. Но вот и они отпустили. Да, его уже никак не волновала маленькая ореховая скрипочка, которая висела у него над кроватью. Как она могла волновать его? Руки его уже ослабли, и пальцы совсем потеряли цепкость. Он смирился со всем и, главное, примирился с собой. Он просто сверчок, который сидит за печкой, напевая про себя какую-то тихую мелодию. Ему ничего не надо, и он всем доволен.
И когда сверчок освободился даже от желания услышать музыку – ту музыку, которую он любил всю свою жизнь, – она возникла. Она сошла к нему с неведомых высот, озарила и охватила всю его душу. Зазвучала с несокрушимой силой, и сверчок полностью растворился в ней, уже не осознавая себя, не ощущая себя простым смертным сверчком. Его сознание как бы вышло за рамки самого себя и вмещало весь мир. И как вмещало?! Любовью! Сверчок любил весь мир, он чувствовал боль и радость за каждую букашку, живущую и страдающую в этом мире. Боль – потому что страдания велики, радость – оттого, что страдания эти покрываются любовью. Боль и радость странным образом одновременно уживались в душе сверчка. Эти необычные переживания порождались музыкой и в то же время исцелялись ею, врачевались. Всё покрывалось любовью, которая шла через музыку. Да, стоит мучиться, терпеть злострадания, чтобы хоть раз в жизни, хоть на одно мгновение услышать эту дивную и неповторимую, эту настоящую неземную музыку.
Музыка звучала так громко и явственно, что сверчок даже не понимал: он это играет на скрипке или музыка звучит сама по себе. Она звучала – и не просто звала его куда-то, как это было во времена его молодости. Она влекла его, возносила на те незримые высоты, с которых сошла сама. Она преображала его, и как всякий, слышавший её, не мог оставаться жителем лишь дольнего мира, но уже принадлежал горнему, так и сверчок не знал, где он пребывает: всё ещё на земле или уже на небесах.
А музыка звучала и звучала. Она звучала не только в душе сверчка. Она заполнила весь мир, который исчез для сверчка, и весь мир был – одна музыка. Сверчок срастворился с миром, полностью потеряв себя, свою жизнь и даже саму свою душу. Его душа поглотилась музыкой, и для неё наступило уже само бессмертие.
Фиалка
Она жила на подоконнике в старой консервной банке, обёрнутой цветной бумагой. Рачительный хозяин дома не стал бы тратиться на цветочный горшок, даже если бы сам решил завести фиалку. Цветок принесла новая горничная, и ему до него не было никакого дела.
Горничная убирала комнату, поливала фиалку, иногда обрывала увядшие листья. Ей очень нравились яркие фиолетовые цветки с жёлтой сердцевинкой, их пышная шапка радовала глаз. Девушка любовалась фиалкой, будто впитывая в себя всю красоту её цветения. После уборки в доме царила какая-то особенная чистота и свежесть. Хозяин с удовольствием расхаживал по комнатам, обдумывая свои философские идеи.
«…Несмотря на свою разумность, – проговаривал профессор текст очередной лекции, – которая инстинктивно направлена на удовлетворение эгоистических желаний, вплоть до осознания и утверждения себя как самоценной и самодостаточной единицы, человек имеет способность преодолевать свой эгоизм. И это благодаря той единственной силе, которая сильнее… которая выше разума, которая, может быть, выше всех эгоистических желаний, которая “сильна как смерть…” и которая называется…»
Профессор уже сидел за столом и стучал на пишущей машинке: «Эту силу мы встречаем только в мире существ, наделённых разумом. В мире живых существ, стоящих на более низкой ступени развития, у которых нет способности осознавать самоё себя, нет и той силы, благодаря которой живое существо способно преодолевать…» Профессор задумывался: зачем говорить о вещах очевидных? У людей есть любовь, у растений нет… Впрочем, есть она, любовь эта, нет её… кто знает?.. И что такое эта любовь?..
