Берта и Мария не плакали. Они молча разговаривали с мальчиком, давали ему напутствия, как всегда, когда отправляли в лагерь или гулять. Мария достала из пакетика маленькую косынку в горошек, какие завязывают на головку грудным младенцам, и аккуратно уложила ее на подушке под головой внука.
– Я ему эту косыночку с рождения вешала на кроватку, чтобы он уснул, – объяснила она Анатолию. – Так странно: он всегда засыпал, глядя на эти горошки. Потом он вырос, но когда какая-то беда, обида или боль мешали ему заснуть, я продолжала вешать эту косынку. И сейчас она ему нужна.
Когда все закончилось, люди так же тихо разошлись. Могилка превратилась в огромный, невиданный цветочный куст. Берта и Мария просто сели рядом на землю. Они не собирались уходить. Анатолий сбегал домой, вернулся с двумя табуретками из сада Марии, к вечеру принес большой термос с крепким чаем и две кружки. Сам он стоял рядом с ними, как их рыцарь. Глаз он не мог от них отвести. В мир таких трагических и сложных женщин привела его судьба, что сесть в их присутствии он не мог. Встал бы на колени перед этими графинями.
Они поднялись, не договариваясь, когда начало светать. Нужно прятать свою боль от людских глаз. И пошли, прямые, похожие, не убитые, а живущие с главным горем своих жизней.
Только дома Мария вошла в свою комнату, спряталась даже от их взглядов, застонала… Берта смотрела на дверь комнаты матери напряженно, не шевелясь. Она так помогала ей. Анатолий вошел.
– Мария, – сказал он. – Владик, конечно, наша жизнь. И жизнь продолжается. Она продолжается и меняется. Мы ведь с Бертой даже не успели пожениться. Владику было бы интересно познакомиться с братом или сестрой. Это плохо, когда в семье только один ребенок. Ему одиноко. А у вас такой красивый род. Его нужно продолжать. Я как знал. Никогда раньше не хотел детей. Но сейчас… Без вас нам не справиться.
– Спасибо, – шепнула Мария. – Я буду ждать. Мы с Владиком будем ждать. И конечно, полюблю еще одного внука не меньше. Я справлюсь. Помоги Берте, пожалуйста.
Берта видела, как ее мать наконец отпустила что-то в себе и заплакала на груди Анатолия. Слышала, что он сказал Марии. Она молча кивнула и вышла во двор. Смотрела на светлеющее небо, на тающий тонкий осколок месяца. И она улыбнулась ему. Ребенок не должен видеть материнских слез. Увидела, как этот осколок становится овальной, светящейся драгоценной оправой, в которой появилось лицо ее прекрасного мальчика. Так по-царски готовятся небеса встречать графа Альтан. И она сняла черный платок. Она знала, что нужно делать.
Утром Анатолию позвонил Сергей Кольцов.
– Здравствуй, Толя. Не стал вчера беспокоить. Просто докладываю. Подключили все дорожные посты, изучаем записи видеорегистраторов на всех направлениях от вашего поселка. К твоему возвращению, думаю, будет информация. Жду. Держитесь.
Они вернулись домой через три дня. Мария обещала к ним приехать, как только сможет. Соседка, которая оставалась у них пожить с собаками, всхлипнула, когда они вошли, наотрез отказалась взять у Анатолия деньги. Днем принесли заказ из интернет-магазина. Анатолий принял, Берта не стала смотреть. Она легла поспать впервые за все эти дни.
Анатолий занимался хозяйством, погулял с собаками. Вернулся к вечеру. Приоткрыл дверь спальни: Берта, кажется, еще спала. Он стал готовить ужин, когда позвонил Вадим:
– Привет, Толя. Нет слов. Не знаю, как сказать.
– Не надо. Я понимаю.
– У меня информация, к сожалению, нельзя откладывать. Да, во-первых, я уже в новом статусе. Дознаватель в «Скорой юридической помощи» Армена… А информация такая. В Сети появилось видео с Бертой. Они снимали, эти подонки.
– Видео выложили Кидринские?
– Выложили и они, конечно. Но не первые. Первым выложил в Ютюбе пользователь, который для этого зарегистрировался. Никаких данных. По айпишнику вышло, что он вошел с общего компьютера – в школе на окраине Москвы, там сейчас детский оздоровительный лагерь. Один охранник, дед, который вообще не шарит в этом деле. Компьютер доступен любому в принципе.
– Многие распространили?
– Да. В Ютюбе уже убрали по требованию следствия. У Кидринских можно посмотреть. Но не нужно. Я к тому, чтобы Берту не допускать к компу.
– О чем ты. Ей не до того. А я взгляну, пока она спит.
– Толя, только без глупостей на этот раз. У тебя нет даже пятнадцати суток, чтобы расплатиться за никому не нужные геройства.
– Знаю.
Анатолий еще раз заглянул в спальню. Берта лежала с закрытыми глазами, ровно дышала. Может проспать до утра. Он подошел к компьютеру, включил, потом для того, чтобы сбить слишком яростную волну, вернулся на кухню и выпил стакан водки. Ох, да ни черта она не сбила! Сайт этих ублюдков. Огромным, шизофреничным шрифтом «Вот как отдыхает собакозащитница Берта Иванова после своих пламенных выступлений по телевизору». Анатолий включил ролик. В глазах не потемнело, а, наоборот, посветлело. Какая качественная, однако, техника у тех, кого он все же рано или поздно убьет. В сумерках так отчетливо видно лицо Берты, светящееся лицо и тело Берты, ее ноги, раздвинутые, как для любви… Это полено с сучками, кровь на внутренней стороне бедер. Чья-то рука с массивными часами, другая, с наколкой на тыльной стороне ладони, чей-то армейский ботинок… Анатолий встал, чтобы пойти за сигаретами, и наткнулся на Берту. Она стояла за ним. Он метнулся, чтобы выключить компьютер.
– Не нужно выключать, Толя. Я все видела. Какая ерунда, ты о чем. Наоборот, наверное, хорошо, что они это снимали. Их смогут теперь найти. Так найдут убийцу Владика.
– Его найдут. Кольцов звонил.
Ужинать никому из них не хотелось. Но она выздоровела, мучительно вошла в блаженство. И заплакала от горя и счастья.
А утром Земцов получил два сообщения. Машина, которой был сбит Владик, найдена через три поселка по дороге в Москву. Водитель был на переднем сиденье. Он открывал дверцу кому-то явно знакомому. Ему выстрелили в грудь. Контрольный выстрел был в голову. Документов при нем не оказалось. Второе сообщение поступило из особняка Червонского. Олигарх и криминальный бог Роман Червонский застрелен в своем кабинете, где он кого-то принимал. Выстрел в грудь и контрольный выстрел в голову.
Земцов позвонил Масленникову, Кольцову, собрал бригаду, и они выехали в особняк Червонского.
Анатолий и Берта узнали об этом от Кольцова. А потом позвонила заведующая ее детским садом.
– Берта Леонидовна, очень сочувствую вам в вашем горе, но вам придется сегодня приехать написать заявление об уходе. Вы сами понимаете причину.
– Да, я об этом как раз думала.
– Отлично, – сказал Анатолий. – Поехали. Я бы все равно не пустил тебя на работу, а отпуск у тебя кончается.
Глава четвертая
Юра из детского дома
И понеслись дни дальше, не сбиваясь со своего, только им известного маршрута. У Берты изменилось все. Ее теперь не всегда узнавали ближайшие соседи. Она стала тонкой, стройной, с открывшимся, почти неестественно красивым лицом. Взгляд был не горестным, а мудрым и все увидевшим на этом свете. Она была нежной, хрупкой и беспощадной. То ли к себе, то ли ко всему свету. Анатолий шел при ней всегда. В карманах его джинсов теперь всегда были нож и кастет.
