– Что-то они слишком рано.
Ногами Ханна почувствовала, как вздрогнул пол, – со скрипом открылись двери гаража.
– Пойду Нэта позову.
Но когда Ханна и Нэт спустились в кухню, Лидия с отцом уже вошли в коридор, и момент для «Сюрприза!» был упущен. Мэрилин ладонями обняла лицо Лидии и крепко поцеловала, оставив на щеке красный рубец помадного пятна.
– Быстро вы обернулись, – сказала она. – С днем рождения. И поздравляю. – Она протянула руку: – Ну? Показывай.
– Я провалилась, – сказала Лидия. Прожгла взглядом Нэта, затем мать – мол, только попробуйте расстроиться.
Мэрилин вытаращилась.
– Что значит – провалилась? – удивилась она – искренне, будто и слова такого никогда не слышала.
Лидия повторила громче:
– Я провалилась.
Как будто, подумала Ханна, злится на маму, злится на всех. Вряд ли дело только в экзамене. Лицо у Лидии было каменное, неподвижное, но Ханна различала крохотную дрожь – в ссутуленных плечах, в стиснутых челюстях. Как будто Лидия вот-вот разлетится на куски. Ханне хотелось обхватить сестру руками, чтоб не разлетелась, но она знала, что Лидия ее отпихнет, и все. Никто ничего не заметил. Нэт, Мэрилин и Джеймс переглядывались, не зная, что сказать.
– Ну, – после паузы произнесла Мэрилин, – поучишь правила и попробуешь еще раз, когда будешь готова. Не конец света. – Она заправила Лидии за ухо выбившуюся прядь. – Ничего. Ты же не школьный экзамен завалила.
В любой другой день Лидия вскипела бы и взорвалась. Но сегодня – после медальона, после парней перед машиной, после экзамена, после Луизы – в ней не осталось места злости. Внутри что-то опрокинулось и треснуло.
– Конечно, мам, – сказала она.
Посмотрела на мать, оглядела всю семью, улыбнулась, и Ханна чуть не спряталась за Нэта. Слишком широкая улыбка, слишком жизнерадостная, бодрая, белозубая и липовая. Это было страшно. Лидия как будто стала другой, чужой. И снова никто ничего не заметил. Нэт распрямил плечи; Джеймс выдохнул; Мэрилин отерла повлажневшие руки о фартук.
– Ужин пока не готов, – сказала она. – Может, примешь душ, передохнешь? Поедим пораньше, как только я закончу.
– Прекрасно, – ответила Лидия, и тут Ханна взаправду отвернулась и не смотрела, пока не услышала, как сестра поднимается по лестнице.
– Что случилось? – шепнула Мэрилин Джеймсу, а тот покачал головой.
Ханна знала. Лидия не занималась. Две недели назад Ханна, пока Лидия была в школе, обследовала ее комнату в поисках сокровищ. Прикарманила книжку, которая валялась на полу в чулане, а под книжкой обнаружила брошюру с правилами дорожного движения. Лидия начнет заниматься, решила Ханна, и тогда заметит, что книжка пропала. Придет искать. Ханна то и дело проверяла, но брошюра лежала все там же. Вчера поверх нее валялись бежевые туфли на платформе и самые красивые клеша Лидии. А книжка так и пряталась на чердаке у Ханны под подушкой.
У себя в спальне Лидия дернула за цепочку, но та не порвалась. Лидия расстегнула замочек и поспешно сунула медальон в шкатулку, точно дикую зверушку, что вот-вот укусит, а шкатулку запихала далеко под кровать. Если отец спросит, Лидия скажет, что приберегает медальон для особых случаев. Не хочу потерять, не волнуйся, пап, в следующий раз надену. У ее отражения в зеркале шею обнимала тонкая красная полоска.
Спустя час, когда Лидия спустилась к ужину, след поблек, а вот ощущение – нет. Лидия разоделась как на вечеринку, высушила и выпрямила блестящие волосы на большой гладильной доске, намазала губы блеском цвета варенья. Взглянув на дочь, Джеймс вдруг вспомнил, как впервые повстречался с Мэрилин.
– Хорошо выглядишь, – сказал он, и Лидия заставила себя улыбнуться.
С той же фальшивой улыбкой, прямая как струна, она сидела за столом, точно кукла в витрине, но фальшь замечала только Ханна. От одного взгляда на Лидию у нее болела спина, все болело, и она горбилась, почти сползая под стол. Едва ужин завершился, Лидия похлопала по губам салфеткой и встала.
– Погоди, – сказала Мэрилин. – Еще торт.
Она ушла в кухню и вернулась с тортом на подносе. На торте горели свечи. Фотография исчезла, весь торт побелел, осталось только имя Лидии. А под гладкой белизной, подумала Ханна, прячутся понарошечные права, «Поздравляем» и синее «ЛИД». Их не видно, но они там, прямо под белым, размазанные, и неразборчивые, и жуткие. И на вкус тоже почувствуются. Отец все щелкал фотоаппаратом, но Ханна не улыбалась. В отличие от Лидии притворяться она пока не научилась. Она лишь полуприкрывала глаза, как на страшных сценах по телику, чтобы лишь полувидеть, что произойдет дальше.
А произошло вот что: Лидия дождалась, когда они допоют. Едва они добрались до последней строчки, Джеймс поднес к глазу фотоаппарат и Лидия склонилась над тортом, выпятив губы, словно в предвкушении поцелуя. Ее идеально накрашенное лицо улыбнулось, обвело глазами стол. Мать. Отца. Нэта. Ханна не знала всего, что Лидия вроде бы понимала, – медальон, Луиза, только об этом и помни, – но видела, что в сестре что-то сместилось, что она рискованно балансирует на краю высоченного обрыва. И Ханна застыла, точно любой неверный жест столкнет Лидию в пропасть, а Лидия одним резким выдохом задула свечи.
Десять
Насчет Луизы Лидия, конечно, ошибалась. В тот день, в день рождения дочери, Джеймс высмеял бы ее гипотезу: абсурдно вообразить, что в его постели, в его жизни кто-то другой, не Мэрилин. Но тогда абсурдно было вообразить и жизнь без Лидии. А теперь оба абсурда сбылись.
Луиза закрывает дверь в квартиру, возвращается в спальню, а Джеймс уже застегивает рубашку.
– Уходишь? – спрашивает Луиза. В глубине души она еще цепляется за надежду, что визит Мэрилин – простое совпадение, но сама себе врет и сама же это понимает.
Джеймс заправляет рубашку в брюки и застегивает ремень.
– Надо, – отвечает он, и оба понимают, что и это правда. – Можно и сразу. – Неизвестно, чего ждать дома. Рыданий? Скандала? Кастрюли, летящей в лоб? И он еще не знает, что скажет жене. – До скорого, – говорит он Луизе, и она целует его в щеку, и только это он знает наверняка.
В начале первого он входит в дом, а там ни рыданий, ни скандала – тишина. Нэт и Ханна сидят рядком на диване и настороженно следят, как Джеймс идет через гостиную. Как в последний путь на эшафот и ровно с таким же ощущением Джеймс взбирается по лестнице и заходит в спальню Лидии, где за столом сидит сверхъестественно спокойная Мэрилин. Она долго-долго не говорит ничего, и, пока она молчит, Джеймс велит себе не переминаться с ноги на ногу, не суетиться руками.
– Давно?
За дверью Нэт и Ханна в безмолвном согласии пристроились на верхней ступеньке, затаили дыхание, слушают голоса, что доносятся к ним по коридору.
– С… похорон.
– С похорон. – Мэрилин, по-прежнему сверля взглядом ковер, сжимает губы в узенькую ниточку. – Она очень молодая. Сколько ей? Двадцать два? Двадцать три?
