Оценки за контрольные неуклонно снижались, походили на какой-то дурной прогноз погоды: девяносто в сентябре, около восьмидесяти пяти в октябре, семьдесят с небольшим в ноябре, к Рождеству – шестьдесят с чем-то. В прошлый раз она сдала на шестьдесят два – формально осилила, но едва ли среди сильных. Перед уходом домой разодрала работу на крохотные клочки и скормила унитазу на третьем этаже. А теперь пятьдесят пять, и Лидия щурилась, точно от яркого света, хотя мистер Келли и не написал там «неуд». Лидия две недели прятала работу под учебниками в шкафчике, будто совокупный вес алгебры, истории и географии способен задушить эту контрольную до смерти. Мистер Келли задавал вопросы, намекал, что может позвонить родителям и сам, если нужно, и наконец Лидия пообещала, что после рождественских каникул принесет контрольную с подписью матери.
Всю жизнь Лидия слышала, как мамино сердце отстукивает один и тот же ритм: доктор, доктор, доктор. Мать мечтала об этом так отчаянно, что и вслух произносить не требовалось. Этот ритм никогда не смолкал. Лидия не могла вообразить иного будущего, иной жизни. Все равно что воображать мир, где Солнце вращается вокруг Луны, где нет никакого воздуха. Подпись она думала подделать, но у нее слишком округлый почерк, слишком выпуклые старательные буквы, как у маленькой. Никто не поверит.
А на той неделе случилась катастрофа похуже. Сейчас из-под матраса Лидия вытащила белый конверт. В глубине души надеялась, что содержимое магически изменилось, что за последние восемь дней слова разъело и можно сдуть их, как золу, и останется лишь безобидный белый листок. Она подула – совсем легонько, – и бумага затрепетала. Но буквы устояли. Уважаемый мистер Ли. Спасибо за участие в начальном этапе нашей приемной кампании. Поздравляем, Вы зачислены в гарвардский выпуск 1981 года.
Последние недели Нэт каждый день после уроков заглядывал в почтовый ящик – порой еще даже не поздоровавшись с матерью, еще даже не сняв ботинки. Лидия чувствовала, как он жаждет сбежать, – до того отчаянно, что все прочее тускнело. На прошлой неделе за завтраком Мэрилин прислонила к коробке мюсли домашку Лидии по математике.
– Я проверила вчера, когда ты уже легла, – сказала Мэрилин. – У тебя ошибка в двадцать третьем номере, милая.
Пять лет назад, год назад, даже полгода назад Лидия прочла бы в глазах брата сочувствие. Я понимаю. Я все понимаю. Подтверждение и поддержка в одном взгляде. На сей раз Нэт, погрузившись в библиотечную книгу, не заметил, как Лидия стиснула кулаки, как у нее внезапно покраснели веки. Грезя о своем будущем, он больше не слышал все, чего она не говорила.
Столько лет лишь он и слушал. С исчезновения и возвращения матери Лидия ни с кем не дружила. В ту первую осень на переменах стояла в сторонке, глядя вдаль на часы «Первого федерального банка». Едва проходила очередная минута, Лидия зажмуривалась и воображала, чем сейчас занята мать: протирает кухонную столешницу, наливает воду в чайник, чистит апельсин, – будто груз этих подробностей удержит мать дома. Впоследствии Лидия задумается, не потому ли упустила свой шанс – и был ли шанс. Как-то раз она открыла глаза, а перед ней стоит Стейси Шервин. Стейси Шервин с золотыми волосами до пояса, в окружении стайки девчонок. В Миддлвудском детском саду Стейси Шервин творила и рушила репутации, уже умело пользовалась властью. Совсем недавно она объявила: «Джаннин Коллинз воняет помойкой», и Джаннин Коллинз кинулась прочь, сдирая очки с заплаканного лица, а свита Стейси захихикала. Лидия потрясенно наблюдала с безопасного расстояния. Стейси заговорила с ней лишь однажды, в первый день: «А китайцы празднуют День благодарения?» И затем: «А у китайцев есть пупок?»
– Мы после школы идем ко мне, – объявила теперь Стейси. Глянула на Лидию и отвела глаза. – Ты тоже приходи.
Лидию обуяли подозрения. Неужто Стейси Шервин выбрала ее? Стейси смотрела в пол, накручивая локон на палец, а Лидия сверлила ее взглядом, будто рассчитывала проникнуть в голову. Играет или заигрывает? Не поймешь. А затем Лидия подумала про мать – как та выглядывает из кухонного окна, ждет ее.
– Я не могу, – наконец ответила Лидия. – Мама велела сразу домой.
Стейси пожала плечами, отошла, и остальные потянулись за ней, по себе оставив внезапный хохоток, – то ли Лидия не расслышала шутки, то ли над ней и смеялись.
Приветили бы ее или высмеяли? Лидия так и не узнает. Она не ходила на дни рождения, на роллердром, в бассейн центра отдыха, никуда. Каждый день мчалась домой, чтобы поскорее увидеть мамино лицо, чтобы мама улыбнулась. Ко второму классу девочки перестали ее приглашать. Лидия говорила себе, что ей все равно, зато мама дома. Прочее неважно. Шли годы; Лидия наблюдала, как Стейси Шервин (золотистые волосы заплетены в косу, затем выпрямлены, затем взбиты) машет подругам, притягивает их – так горный хрусталь приманивает и берет в плен свет. Лидия смотрела, как Дженн Питтмен сует записку Пэм Сондерс, а та разворачивает записку под партой и хихикает; видела, как Шелли Брайерли раздает мятную жвачку, и чуяла сладкую мяту, когда пластинки в фольге проплывали мимо.
Без Нэта эти годы были бы совсем невыносимы. Каждый день с самого детского сада Нэт занимал Лидии место – в столовой ставил табурет напротив себя, в автобусе на зеленом виниловом сиденье клал книжки. Если Лидия приходила первой, она занимала место ему. Спасибо Нэту, ей не приходилось ездить домой в одиночестве, пока все весело болтают парами; не надо было выпаливать: «Можно я сяду?» – рискуя нарваться на отказ. Ничего такого не обсуждалось, но оба понимали это как обещание: Нэт всегда позаботится о том, чтобы Лидии нашлось место. Она всегда сможет сказать: «Я жду кое-кого. Я не одна».
А теперь Нэт уедет. Придут и другие письма. На случай, если Вы решите учиться у нас, через несколько дней Вы получите пакет документов с анкетами. Но пока что Лидии можно пофантазировать, как она умыкнет следующее письмо, и то, что за ним, и то, что потом, и всё спрячет под матрасом, где Нэт не найдет, чтобы у него не было выбора, чтобы он остался.
Нэт внизу перебирал конверты: реклама продуктового, счет за электричество. Письма нет. Осенью, когда консультант по профориентации спросила Нэта о планах, он шепотом, будто делился грязной тайной, ответил:
– Космос. Космическое пространство.
Миссис Хендрик пощелкала шариковой ручкой, раз-два, и Нэту почудилось, что она сейчас засмеется. Последний раз на Луну летали почти пять лет назад; Америка переплюнула Советы и переключилась на что-то другое. Но миссис Хендрик сказала, что тут есть два пути: пилот или ученый. Она открыла его результаты экзаменов. «Хорошо с минусом» по физкультуре; «отлично с плюсом» по тригонометрии, математике, биологии, физике. Нэт грезил о Массачусетском технологическом, о Карнеги-Меллон или Калтеке, даже запрашивал буклеты, но понимал, что отец одобрит только Гарвард. Все прочие вузы для Джеймса – удел неудачников. В колледже, думал Нэт, возьму физику, материаловедение, аэродинамику. Колледж – стартовая площадка, начало пути в неведомые края, перевалочный пункт на Луне перед прыжком в открытый космос. Нэт бросит всё и всех – и, хотя сам себе не признавался, «всех» подразумевало и Лидию.
