Без толку. Она все равно не понимает.
Дома Ханна прокрадывается в спальню Лидии и затворяет дверь. Приподнимает покрывало и вытаскивает из-под кровати бархатную шкатулочку. Спрятавшись под одеялом, открывает ее и достает серебряный медальон. Отец подарил его Лидии на день рождения, но Лидия запихала его под кровать, и бархат от пыли весь всклокочился.
Цепочка порвалась, и к тому же Ханна обещала Лидии, что никогда в жизни медальон не наденет, а Ханна держит слово, данное тем, кого она любит. Даже если они и не живые уже. Ханна перебирает цепочку, будто четки. Кровать пахнет спящей сестрой: теплый, мускусный, резкий запах дикого зверя, что выпрастывался из Лидии, лишь когда она глубоко спала. Ханна почти чувствует отпечаток сестриного тела в матрасе – он обволакивает ее, точно объятие. Утром, когда в окно вползает солнце, Ханна застилает постель, кладет медальон на место и уходит к себе. Она не рассуждает – она и так знает, что все повторится следующей ночью, и той, что за ней, и потом. Просыпаешься, разглаживаешь одеяло, идешь к двери, осторожно перешагивая разбросанные туфли и тряпки.
Нэт спускается к завтраку, слышит, как родители спорят, и останавливается в коридоре за дверью.
– Всю ночь отперта, – говорит мать, – а тебе хоть бы хны.
– Она была заперта. Засов был на месте.
В голосе отца уже колючки, и Нэт понимает, что разговор длится довольно давно.
– Кто-нибудь мог войти. Я же не просто так цепочку повесила.
Нэт на цыпочках шагает в кухню, но родители – Мэрилин склонилась над раковиной, Джеймс сгорбился на стуле – не поднимают головы. За столом Ханна ерзает над тостами с молоком. Простите, изо всех сил думает она. Я забыла про цепочку. Простите, простите меня. Родители не замечают. И вообще ведут себя так, будто Ханны и нет.
Надолго повисает тишина. Потом Джеймс произносит:
– Ты правда считаешь, что цепочка на двери помогла бы?
Мэрилин стукает чашкой о столешницу.
– Она бы ни за что не ушла одна. Я же знаю. Среди ночи, тайком? Моя Лидия? Да никогда в жизни. – Мэрилин обеими руками вертит фарфоровую чашку. – Ее кто-то туда отвел. Какой-то псих.
Джеймс вздыхает – с дрожью, словно тужится поднять несусветную тяжесть. Три недели Мэрилин не может сменить пластинку. Наутро после похорон Джеймс проснулся на рассвете, все обрушилось на него вновь – полированный гроб, скользкое касание Луизиной кожи, и как Луиза тихо застонала, усевшись на него верхом, – и он содрогнулся: как будто замарался, как будто вывалялся в грязи. Включил душ – почти кипяток, на месте не устоишь, и он вертелся, как на шампуре, то так, то эдак подставлялся под паркую струю. Не помогло. Выйдя из ванной, спустился по лестнице на тихий скрежет – а Мэрилин внизу прилаживала к парадной двери цепочку.
Он хотел выпустить наружу мысль, что зрела в голове не первый день: от того, что случилось с Лидией, не защититься, не закрыться замками. Но прикусил язык, увидев лицо Мэрилин – скорбное и испуганное, но к тому же злое, будто он в чем-то виноват. На миг она словно перестала быть собой – какая-то чужая женщина. Джеймс тяжело сглотнул, застегнул воротник под горло.
– Ну, – сказал, – я на работу. У меня летний курс.
Наклонился ее поцеловать, а она шарахнулась, будто обожглась. На веранде почтальон оставил газету. «Семья похоронила дочь».
Газета до сих пор заперта в нижнем ящике стола. «Ли, одна из двоих азиатов в Миддлвудской средней школе (другим был ее брат Нейтан), выделялась в толпе учеников. Однако мало кто был близко с нею знаком». С тех пор что ни день – новые вести: в маленьком городке любая смерть – сенсация, но смерть молодой девушки – золотая жила для репортеров. «Полиция продолжает поиски улик в деле погибшей девушки». «Вероятен суицид, заявляет следствие». Всякий раз Джеймс складывает газету заголовком внутрь, будто гниль какую, – прячет от детей и Мэрилин. Лишь укрывшись на работе в кабинете, разворачивает и внимательно читает. А затем убирает в растущую кипу в запертом ящике. Теперь же он склоняет голову:
– Вряд ли дело было так.
Мэрилин ощетинивается:
– А у тебя какие версии?
Не успевает Джеймс ответить, звонят в дверь. Пришли полицейские, и едва они ступают в кухню, Нэт и Ханна одновременно вздыхают. Наконец-то родители перестанут собачиться.
– Мы просто сообщить, как продвигается дело, – говорит старший (фамилия Фиск, припоминает Нэт). Извлекает из кармана блокнот, куцым пальцем поправляет очки. – В участке все очень вам соболезнуют. Мы просто хотим понять, что произошло.
– Разумеется, офицер, – шепчет Джеймс.
– Мы побеседовали со всеми, кого вы называли. – Фиск сверяется с блокнотом. – Карен Адлер, Пэм Сондерс, Шелли Брайерли – все утверждают, что почти не были с ней знакомы.
Ханна смотрит, как краснеет отцовское лицо – точно сыпью идет.
– Еще мы побеседовали с одноклассниками и учителями Лидии. Судя по всему, друзей у нее было немного. – Фиск поднимает глаза: – Как по-вашему, Лидия была одинока?
– Одинока? – Джеймс косится на жену, а затем – впервые за утро – на сына. «Ли, одна из двоих азиатов в Миддлвудской средней школе (другим был ее брат Нейтан), выделялась в толпе учеников». Джеймсу это знакомо: идешь сквозь строй бледно-рыбьих безмолвных лиц, все таращатся. Он внушал себе, что у Лидии все иначе, что у нее полно подруг – что она вместе с толпой. – Одинока, – медленно повторяет он. – Она много времени проводила одна.
– Она была ужасно занята, – вмешивается Мэрилин. – Она так старалась в школе. Куча домашних заданий. Много училась. – Мэрилин заглядывает в глаза то одному полицейскому, то другому, словно боится, что ей не поверят. – Она была очень умная.
– А в последние недели не грустила? Как вам показалось? – спрашивает полицейский помоложе. – Не намекала, что может себе повредить? Или…
Мэрилин даже договорить ему не дает:
– Лидия была очень счастлива. Она любила школу. Могла бы стать кем угодно. Она бы ни за что не села в эту лодку сама. – Руки у Мэрилин трясутся, и, чтобы сдержать дрожь, она снова вцепляется в чашку – так яростно, что Ханне кажется, чашка вот-вот разлетится на куски. – Может, вы поищете того, кто ее туда потащил?
– Нет никаких свидетельств, что с ней кто-то был в лодке, – говорит Фиск. – Или на причале.
– Откуда вы знаете? – не отступает Мэрилин. – Моя Лидия ни за что не села бы в лодку одна. – На кухонную столешницу плещет чай. – Нынче ведь невесть кто за каждым углом.
– Мэрилин, – говорит Джеймс.
– Ты газеты почитай. Куда ни плюнь – психопаты, похищают людей, стреляют. Насилуют. Может, полиция уже начнет отлавливать их? Или какие еще нужны поводы?
– Мэрилин, – повторяет Джеймс громче.
– Мы проверяем все версии, – мягко отвечает Фиск.
– Мы знаем, – говорит ему Джеймс. – Вы делаете все, что в ваших силах. Спасибо вам. – Смотрит на Мэрилин: – Большего и требовать нельзя.
