– Перестройка кухни практически завершена. А потом он собирается вернуться в Италию. Его нанял какой-то американский миллионер для ремонта особняка на озере Комо. – Мэри пожала плечами. – Может быть, это Клуни.
В голосе Мэри я почувствовала сожаления и колебания.
– Ты поэтому грустишь?
Она быстро покачала головой.
– Нет, ничего подобного. – Мэри провела расческой по пряди моих волос. – Мне просто не хватает его, вот и все.
Она начала наносить краску на волосы, а я подумала о том, как любовь может либо свалиться на тебя, словно тонна кирпичей, либо коснуться твоего лица, словно перышком.
* * *
– Отлично выглядишь, сестренка, – одобрил Флинн, когда мы встретились с ним в ресторанчике «У Бичера» на рынке за поздним ленчем.
Я провела рукой по только что покрашенным волосам и улыбнулась.
– О, спасибо.
Мы оба заказали сэндвичи с дандженесскими крабами под соусом и уселись на скамье, с которой открывался вид на бухту Эллиотт. У наших ног бродили чайки, а мы с удовольствием ели ленч: сладкое крабовое мясо, красный перец, обжаренный на гриле, и веточки укропа между двумя кусками идеально поджаренного хлеба. Рай, иначе не скажешь.
– Помнишь, как мама любила сидеть здесь по утрам с чашкой кофе? – спросил Флинн, вытирая уголки рта салфеткой.
– Да, она сидела вон там и смотрела на бухту, – сказала я, указывая на скамью впереди, занятую в этот момент молодой семьей. Малыш в шортах с гавайским принтом, взвизгивая, кидал кусочки хлеба голодным чайкам. Я смяла бумагу от сэндвича и положила рядом на скамью. – Знаешь, я думаю, что мама так и не оправилась после ухода отца.
Флинн кивнул.
– Согласен.
– Даже когда она была счастлива, – продолжала я, – в ее глазах жила печаль, как будто она все время помнила о нем.
Брат посмотрел на бухту, потом повернулся ко мне.
– Мне знакомо это чувство.
– Что ты имеешь в виду?
– Я говорю о женщине, которая живет в доме напротив, – он потер лоб. – Джейн, я не знаю, как это описать. Я понимаю, что это не имеет никакого смысла. Я до сих пор так и не познакомился с ней, мы ни разу не встречались. Но именно ради нее я просыпаюсь каждое утро, – Флинн улыбнулся. – У нас свой язык. Мы улыбаемся, машем друг другу, мы жестикулируем. Позавчера я написал на листке оберточной бумаги: «Какой ваш любимый цветок?» Она написала ответ на куске картона: «Оранжевые розы». И я купил огромный букет и поставил его возле окна, чтобы она их видела.
Я улыбнулась.
– Ну да, Ло говорила, что ты заходил за оранжевыми розами.
– Они ей понравились, – сказал Флинн. – Она даже улыбнулась, а мне больше ничего и не нужно было. Она редко улыбается. Такое ощущение, что у нее на плечах лежит непосильная ноша. И тот мужчина продолжает к ней приходить. Думаю, он ее бывший приятель. После этих визитов она всегда плачет. Я вижу ее в слезах, и мне не терпится пойти к ней, облегчить ее боль. Я хочу утешить ее, как мне никогда не хотелось утешить ни одну другую женщину. Джейн, это не имеет никакого смысла, но я думаю, что это любовь.
Флинн посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.
– Или какая-то форма любви, – с усмешкой ответила я. – Флинн, как ты можешь знать, что любишь ее, если ты ни разу не говорил с ней? Ни разу не прикоснулся к ней?
– Просто знаю, и все.
И в эту минуту я поняла, что Флинн и эта таинственная женщина тоже займут свое место в старинной книге. Между ними восторженная, редкая и сильная любовь.
– Спроси, как ее зовут, – сказала я. – На вашем языке спроси.
– Спрошу, – ответил мой брат.
* * *
Кэм заехал за мной в четыре часа, и мы отправились на пароме на остров Бейнбридж, чтобы встретиться с его родителями в ресторане «Хичкок» в сонном городке Уинслоу, где они гостили у родственника.
– Ты прекрасно выглядишь, – улыбнулся Кэм, когда мы вышли из машины и пошли по дорожке, держась за руки. Был великолепный вечер начала осени – теплый бриз, синее небо над головой, гуляющие по тротуарам пары, дети с мороженым в руках.
– Моим родителям не терпится с тобой познакомиться, – продолжал он.
Я поймала свое отражение в витрине и посмотрела на мой бледно-голубой сарафан и сандалии. Может быть, мне стоило одеться понаряднее?
– Моя мама выросла на острове Бейнбридж, – сказала я.
– Какая она была? – спросил Кэм.
– Она была самым милым человеком на свете. Снисходительная, добрая, немного непрактичная, – я слегка улыбнулась. – Однажды она помогла торговцу рыбой с рынка сделать предложение его девушке. Из цветов эта девушка больше всего любила редкий сорт лилий. Разумеется, мама заказала их из Перу, не меньше двухсот штук, и не взяла с него ни цента. Она часто так помогала людям. Мама любила любовь.
– А ты любила ее, – подсказал Кэм.
– Очень любила, – ответила я.
Мы подошли к ресторану, и я прошла следом за Кэмом в неярко освещенный зал. Нам помахала из-за столика седовласая пара, и Кэм улыбнулся.
– Мама, папа, – сказал он, когда мы подошли к столику, – это Джейн.
– Рада познакомиться с вами, миссис Коллинз, – поздоровалась я и поставила сумочку на стул.
Она тепло обняла меня.
– Пожалуйста, зовите меня Клаудия, – сказала она. – А это Джеральд.
– Приятно познакомиться с вами, Джейн, – сказал отец Кэма.
Подошедший официант раздал нам меню. Клаудия раскрыла свое и повернулась к Джеральду.
– Дорогой, здесь подают ньокки
[5]. Ты же их любишь.
– Я не люблю ньокки, – с гримасой ответил он.
– Нет, любишь. Ты просто забыл. – Она заговорщически улыбнулась мне. – Он бы и голову свою забыл, если бы она не была прикреплена к туловищу.
Джеральд нахмурился и отложил свое меню.
– Раз уж ты так хорошо знаешь, что я люблю, почему бы тебе не сделать заказ за меня?
Клаудия уверенно кивнула.
– Я так и сделаю.
Кэм заерзал на стуле. Я понимала, что ему неловко за перепалку между отцом и матерью. Я видела, что он был прав. Его родители не любили друг друга. Я снова посмотрела на Клаудию и Джеральда. И тут это случилось. Перед моими глазами начал подниматься туман. Я моргнула и вцепилась в край стола, чтобы не упасть.
– Ты в порядке? – шепнул мне Кэм. – Это же не…
Я кивнула.
– Да.
– Дорогая, надеюсь, вы хорошо себя чувствуете, – Клаудия потянулась через стол и похлопала меня по руке.
