– Что ж, – я пожала Мелу руку, – я, пожалуй, пойду.
Я прошла несколько шагов, потом обернулась к старику.
– Кстати, мне нравится ваш галстук-бабочка!
Он потянул бабочку за концы, затягивая узел, и благодарно улыбнулся.
По дороге я заглянула в ленту новостей на «Фейсбуке» и увидела, что Мэри только что объявила о своей беременности. Под снимком УЗИ появилось с десяток комментариев от обрадованных членов семьи и друзей и примерно столько же радостных ответов Мэри. Но, несмотря на веселые фразы и смайлики, я чувствовала глубокую печаль моей подруги.
Я тут же позвонила ей.
– Я только что видела твой пост в «Фейсбуке», – сказала я. – Давай будем просить Господа, чтобы ребенок был похож на тебя.
– Спасибо, – ответила Мэри. Я поняла, что она плачет.
– Ты держишься?
– Стараюсь, – всхлипнула она.
Я услышала громкий стук на заднем плане.
– Что там у тебя?
– Это всего лишь Лука, – объяснила Мэри.
– Лука?
– Он мой подрядчик. Я же переделываю кухню, помнишь?
– Ах да, верно.
– Сейчас живу в состоянии ремонта. Всюду пыль. Посуду я мою в раковине в ванной. И английский язык Луки оставляет желать лучшего. Но знаешь, что странно, Джейн? Я действительно рада, что он здесь. Честно говоря, не представляю, что бы я делала, если бы Луки не было рядом, когда мне так отчаянно не хватает Илая.
– Я рада, что его присутствие хоть как-то тебя успокаивает.
Из трубки донесся плач Мэри.
– Джейн, – произнесла она слабым голосом, – как ты думаешь, сколько нужно времени, чтобы сердце перестало болеть?
– Дорогая моя, все пройдет. Но со временем.
– И сколько же времени на это понадобится, как по-твоему? Видишь ли, Джейн, я не уверена, что у меня хватит сил вечно ходить с этой раной в сердце. Господи, у меня такое чувство, будто я оставляю за собой кровавый след по всему Сиэтлу.
– Это не навсегда, поверь, – постаралась я утешить ее. Я вдруг вспомнила, как горевала моя мама после ухода отца. – Моя мама обычно говорила, что каждый год любви требует одного месяца выздоровления.
Мэри вздохнула.
– Девять лет. Это значит, что к тому моменту, как у меня родится малыш, я, возможно, снова стану собой.
– Не возможно, Мэри, а обязательно станешь. Ты этого сейчас не видишь, а я вижу. Каждый бегун, стартуя, не видит финишной черты. Но она есть. Просто верь в это.
– Спасибо, Джейн, – сказала Мэри. – Заходи ко мне в гости, когда сможешь, ладно? Я покажу тебе кухню, и мы поужинаем едой навынос на бумажных тарелках.
* * *
Я пришла в «Иль Бистро» на пять минут раньше. Тихий итальянский ресторан работал на рынке Пайк-плейс столько же времени, сколько и мой цветочный магазин. Есть особая мудрость в стенах заведений с историей. Я вошла, повесила плащ на вешалку возле двери и подумала обо всех тех предложениях руки и сердца, о ссорах и признаниях в любви, которые слышали стены этого заведения. Я увидела Кэма у барной стойки и помахала ему рукой.
– Привет, – поздоровался он, когда я подошла. Он захлопнул ноутбук и подвинул мне свой стаканчик с виски. Я сделала глоток.
– Теперь ты работаешь в баре?
– Да, завтра последний срок для сдачи статьи. Я как раз ее заканчиваю. Как прошел день?
– Интересно, – ответила я.
К нам подошел бармен.
– Могу я что-нибудь предложить вам, мисс?
– Коктейль «Манхэттен», пожалуйста.
– И что же такого интересного было в твоем дне? – поинтересовался Кэм.
– Ну, для начала я выпила шампанского в магазине свадебных платьев.
Он явно был заинтригован.
– Насколько я понимаю, с тобой не каждый день такое случается?
Я усмехнулась.
– Вот именно.
– Я много о тебе думал, – признался Кэм, не сводя с меня глаз.
– Я тоже думала о тебе.
Его глаза расширились.
– О чем именно?
– О всяком разном, – ответила я. Мои глаза блуждали по бару, пока я собиралась с мыслями. – У меня такое чувство, что я тебя едва знаю. А ты определенно знаешь обо мне больше, чем я о тебе.
Кэм сложил руки на груди.
– Что мне тебе рассказать?
– Ты мог бы рассказать о твоей карьере, – назвала я. – Ты об этом почти не упоминаешь. Я посмотрела твои статьи в Интернете, и выяснилось, что ты величина среди журналистов, пишущих о науке. Почему ты не сказал мне, что получил Пулицеровскую премию?
– Постеснялся, полагаю, – усмехнулся Кэм.
– Ты явно не относишься к числу застенчивых людей.
– А ты бы предпочла, чтобы я принялся разглагольствовать об этом при первой же нашей встрече?
– Хороший аргумент, – сказала я. – А как насчет твоих прошлых отношений? Ты когда-нибудь встречался с кем-нибудь достаточно долгое время? Любил ли ты кого-нибудь?
– Ну конечно, – протянул Кэм, – ускользающая тема любви.
– Верно. Ты в любовь не веришь. Давай не будем забывать об этом факте.
– Это неправда, – возразил он. – Я говорил тебе, что любовь – это вопрос выбора. Это потребность или желание выбрать и сделать, а не просто чувствовать.
– То есть ты признаешь, что есть чувство, которое ассоциируется с любовью?
– Полагаю, что это правда, – сказал Кэм и примирительно улыбнулся.
– И когда же ты испытывал это…
– Чувство, – произнесли мы в унисон, и я почувствовала, как вспыхнули мои щеки.
Я вспомнила, что рассказывал мне Флинн о смерти женщины, которую когда-то любил Кэм. И мне мгновенно стало стыдно за то, что его расспрашивала.
– Ее звали Джоанна. – Он кашлянул, и я догадалась, что одно только имя все еще глубоко волнует его.
Я положила руку на запястье Кэма.
– Не надо. Ты не обязан говорить об этом, если тебе не хочется. Я не хотела…
– Но я все-таки продолжу, – негромко сказал Кэм. – Надеюсь, ты узнаешь меня и с этой стороны.
Я кивнула и слушала, пока он рассказывал мне об аварии, о травме Джоанны и ее смерти.
– У меня такое чувство, что когда я пишу о проблемах мозга, я отдаю ей долг.
– Так и есть, – с нежностью произнесла я. Мгновенно все встало на свои места: нежелание Кэма открыться, его настороженное отношение к любви.
– Послушай, – Кэм нарушил молчание, – на следующей неделе мне нужно лететь в Нью-Йорк. У меня там встречи. Потом еще неделю я буду работать в Чикаго. Но вскоре после этого в Сиэтл прилетят мои родители. Я бы хотел вас познакомить, если ты, конечно, не возражаешь.
