– Спасибо, – поблагодарила я и направилась к единственной открытой двери. Я заглянула внутрь, не постучав. Комната была полна цветов и воздушных шариков. На одном я заметила надпись: «Ты чемпион».
Колетт стояла в уголке и пыталась исправить неудачную композицию из гвоздик. Я сморщилась: слишком много было гипсофилы.
– Это ты, Джейн? Здравствуй, – сказала Колетт, подняв глаза от цветов и улыбаясь.
– Привет, – ответила я, делая шаг вперед. Я робела в присутствии этой женщины. – Я не знала, что вы работаете здесь, пока не прочла статью в «Сиэтл Таймс». Все дело в цветах, так? И в зеленых глазах. Мы относимся к особому типу женщин, верно?
Колетт убрала за ухо прядь седых волос и подошла к двери. Закрыв ее, она указала мне на стул возле письменного стола, на котором стоял горшок с яркой цветущей глоксинией.
– Присядь на минутку, пожалуйста.
Я буквально рухнула на стул, готовая вот-вот разрыдаться.
– Они хотят сделать мне операцию на головном мозге.
Колетт кивнула и шагнула ко мне.
– Значит, то, что мне сказал врач, правда? – спросила я. – Неужели эти случаи, когда я на время теряю зрение, разрушают мой мозг?
– Правду нелегко принять. – Глаза Колетт сузились. – Но позволь мне спросить тебя вот о чем. Ты сама чувствуешь, что твой мозг разрушается?
Я покачала головой.
– Нет, я бы этого не сказала. Во всяком случае, я сама так не думаю. Но доктор Хеллер так настойчиво предлагает операцию. А я всю жизнь верила ей.
Колетт сцепила пальцы.
– Люди могут пытаться делать выводы, но не существует никакого научного объяснения того, что мы испытываем. В конце пятидесятых годов XX века жила женщина, которая столкнулась с такой медицинской дилеммой. Ее звали Фелисия Харкурт. Не совсем понятно, в чем там было дело. Возможно, ей не хватило сил, чтобы совладать с даром, или сыграли свою роль какие-то другие факторы. В конце концов она согласилась на лоботомию. Остаток своей жизни Фелисия провела в клинике для умалишенных. Загляни в книгу. Ее страницы пусты. Она не совершила свое путешествие.
– Как же мне поступить? – спросила я дрожащим голосом.
– Есть только одно, что ты должна сделать: идентифицировать шесть типов любви, – решительно произнесла Колетт. – И знаешь, Джейн, ты должна добиться успеха. Ты обязана. Обещай мне, что пройдешь свой путь до конца.
Я смахнула слезу.
– Я постараюсь.
– Вот и хорошо, – сказала Колетт.
Я протянула руку и коснулась одной фиолетовой розетки глоксинии.
– Почему вы посвятили свою жизнь цветам?
Женщина долго молчала, потом глубоко вздохнула.
– Потому что это мой способ испытать любовь.
По дороге домой на Пайк-плейс я думала о ее словах. Они не оставляли меня, пока я выгуливала Сэма, а мартовское солнце согревало мое лицо.
* * *
– Ты выглядишь на все сто, – оценила мой наряд Ло. Это было в тот же день, но стрелки часов уже миновали цифру пять, а в половине шестого я должна была встретиться с Кэмом, чтобы выпить вместе в ресторане «У Лоуэлла».
Я потянула вниз подол юбки.
– Тебе не кажется, что я немного перестаралась? Пожалуй, мне стоит вернуться домой и переодеться в джинсы.
– Ни в коем случае, – воскликнула Ло. – Я знаю, что ты не слишком привыкла ходить на свидания, но, поверь мне, подруга, именно так одеваются женщины, когда идут встречаться с мужчиной. Они украшают себя чуть больше обычного. У тебя все отлично получилось.
Я вздохнула.
– Ну, не знаю. Я даже не уверена, нравится ли мне этот парень. Он какой-то…
– Какой?
– Слишком откровенный. Чересчур самоуверенный. Нахальный.
– Нахальный мужчина – это хорошо, – рассмеялась Ло. – А самоуверенность заводит. Сама увидишь.
– Мне бы твою уверенность, – сказала я. – И потом, я немного беспокоюсь, потому что рассказала ему о своем… состоянии.
– О том, что ты видишь любовь, – поправила Ло, доставая наличные из кассы.
– Лучше бы я этого не говорила.
– Но ты рассказала, – сухо парировала Ло. – Вполне вероятно, что ты поступила так именно потому, что интуиция подсказала тебе: ты можешь ему доверять.
– Но я все равно нервничаю.
– Свидания – это непросто. – Ло сложила купюры и чеки отдельно, потом убрала их в конверт, чтобы вечером отвезти в банк. – Знаешь, что последнее время не выходит у меня из головы?
– Что?
– Моя мама часто это повторяла, – продолжала Ло. – Она утверждала, что двадцать девятый год в жизни женщины самый опасный.
Я улыбнулась.
– Нам обеим по двадцать девять. Как ты думаешь, что твоя мама имела в виду?
Ло на мгновение задумалась, потом улыбнулась.
– Мама говорила, что в этом возрасте мы стоим на пороге будущего, но так, как еще никогда не бывало и больше уже никогда не будет.
Моя подруга снова умолкла, как будто пыталась вызвать из глубин памяти голос своей матери. Ло потеряла мать еще подростком. Это стало одной из причин, почему мы подружились в колледже.
– Это время выбора. Мама предупреждала меня, что многие женщины теряют себя в этот великий год. Они живут словно в тумане или оказываются там, где никогда не хотели быть. Кто-то делает неправильный выбор, совершая страшную ошибку. Но есть и такие, кто живет смело, громко, управляет своей жизнью. Кажется, моя мама говорила: «Бери жизнь за яйца». – Ло вздохнула. – В любом случае это опасный год. Нам следует быть мудрыми.
Я думала о словах Ло, пока шла через рынок. До ресторана «У Лоуэлла» оставалось пройти не так много, а там за столиком меня будет ждать Кэм. Я вспомнила и о Колетт, и о том, как она настаивала на том, чтобы я совершила свое путешествие до тридцатилетия, вернее, до заката в день моего тридцатилетия. Двадцать девять лет. Интересно, Колетт тоже считает этот возраст опасным?
Мой телефон зазвонил в квартале от ресторана. На экране я увидела имя Флинна и ответила.
– Привет, – сказала я.
– И тебе привет, – ответил брат. – Какие планы на обед?
– Я встречаюсь с тем журналистом, Кэмом.
– Свидание!
– Да, – подтвердила я. – Думаю, это можно назвать именно так.
– То есть он тебе нравится. Правильно я понимаю?
– Полагаю, правильно.
– Что ж, он хороший парень, Джейн, – продолжна Флинн. – По-настоящему хороший. Он рассказывал тебе о Джоанне?
– О ком?
– Джоанна была его девушкой, она умерла.
– Умерла?
