– Что это было, я не поняла? – едва мы финишировали за углом, Трошкина засыпала меня вопросами. – Зачем ты спустила собак? Почему совала им в морды тряпочку и велела искать? Что тебе нужно было в этом гараже? Только не говори, что ты тоже страстно желала узреть живописную деву!
– Ошибаешься, – возразила я.
Но объясниться толком не успела: нас как раз догнал Андрюха на папиной «Тойоте». Вот он ни о чем меня не спрашивал – явно считал желание увидеть живописную голышку вполне уважительной причиной для того, чтобы врываться в чужой гараж хоть со служебными собаками, хоть с боевыми слонами.
– Девочки! Вы дальше со мной на машине или сами, на собачьей упряжке? – игриво спросил он.
Я открыла дверцу и запустила в салон Барклая. Трошкина также молча загрузила Фунтика. Мы сели сами, дружно хлопнули дверцами, и я распорядилась:
– На пересечение Украинской и Белорусской!
– Границы?! – ужаснулся Эндрю. – Да у меня бензина не хватит!
– На угол улицы Украинской и улицы Белорусской! – пояснила я, даже не улыбнувшись.
Меня слегка знобило, как в начальной стадии простудного заболевания. Посмотрев на свое отражение в боковом зеркальце, я щелкнула пальцами: вот оно! У женщины в зеркальце были острый взгляд снайпера и коварная улыбка русалки.
«Вот такой я тебя очень люблю! – одобрительно молвил внутренний голос. – Настроение, как перед трудным экзаменом, да?»
Я согласно кивнула. В студенческие годы я очень любила сдавать трудные экзамены. Не потому, что мне нравились учебные предметы, я жаждала одолеть вовсе не их. Мне чертовски нравилось то необыкновенное настроение, в которое я вгоняла себя за пару бессонных ночей за учебниками и конспектами – осознание своей силы и предвкушение неизбежной победы над экзаменатором. Я расценивала экзамен как поединок «один на один» и ставила вопрос именно так: «Кто кого сделает?».
Так вот, сейчас у меня было такое же волнующее ощущение, как на экзамене, когда я уже ответила на все каверзные вопросы «злого препода», но еще не знаю, что он нарисует в моей зачетке.
– Я его сделаю! – зашептала я, настраиваясь на победу. – Я. Его. Сделаю.
Трошкина пару раз попыталась влезть в мой аутотренинг вопросами, но я не отзывалась, и она отстала.
– Приехали, – сказал Андрюха.
– Ой! Где мы? – посмотрев в окошко, струхнула Алка.
Справа и слева тянулись глухие заборы строений, напоминающих историческую реконструкцию «Древнерусское укрепление в ожидании монголо-татарского нашествия».
«Я отомщу тебе за иго», – пробормотал мой внутренний голос.
Прямо перед нами высился пологий холм. Росший на нем могучий бурьян был исполосован глинистыми колеями, и холм походил на земляной вал или древний скифский курган, неоднократно проутюженный танками. На вершине его очень органично смотрелся бы вещий Олег, попирающий ногой желтый череп с гнездящимся в нем аспидом. Мне сделалось неуютно. Несмотря на то что было ясное утро, местечко выглядело мрачновато. Даже дневной свет, оказалось, потускнел, словно солнце славян закрыли тучи вражеских стрел. Неприятное впечатление производила и глубокая, ватная тишина. Мой озноб усилился.
– Как просили – пересечение улиц Белорусской и Украинской, – невозмутимо молвил нечувствительный к флюидам несексуального характера Андрюха и широко зевнул. – Эта самая Украинская – тупиковая, она ведет к реке.
– Где тут река? – удивилась Алка.
– За холмом еси! – сообразила я.
– Ну, и что дальше? – спросил Эндрю.
– Пойдем в разведку, боевая подруга! – сказала я Трошкиной. – Эндрю, ты с бобиками остаешься здесь.
– А что я с ними буду делать? – заволновался боевой друг.
– А что хочешь, – широким жестом разрешила я, выбираясь из машины. – Хоть сказки им рассказывай, хоть песни пой, хоть на гуслях играй!
Мое воображение крепко завязло в старославянской системе образов.
– На какие гуслях?! – удивился Андрюха.
– Да на каких хочешь! – великодушно разрешила Алка, не менее добрая, чем я.
Эндрю замолчал – видимо, прикидывал, какой у него выбор древнерусских струнных инструментов. Мы с Трошкиной выбрались из «Тойоты», встали у кургана, как некомплектные былинные богатыри, и из-под ладошек оглядели окрестности.
– Нам нужен дом на углу Украинской и Белорусской, – сообщила я, вслушиваясь в глубокую кладбищенскую тишь.
– Но таких домов два, по одному на каждой стороне тупиковой улицы, – справедливо заметила Алка. – А номер строения ты не знаешь?
Я напряглась, припоминая подробности утреннего скандала с Денисом. Вроде он называл точный адрес подозрительного Жоры Сальникова…
– Дом два! Или двадцать два? Черт, я не помню… Ладно, зайдем издалека!
Я взяла подружку под локоток и направилась в глубь старославянского квартала.
– Насколько издалека? – заволновалась Алка, когда мы миновали вторую по счету водозаборную колонку и повстречали первую бабу с жестяным ведром.
Чувствовалось, что неожиданный экскурс в историю жизни и быта Киевской Руси подружку не радует.
– Добрый день! – обратилась я к гражданке у колонки. – Вы не подскажете, где тут Сальников Георгий живет?
Женщина – с виду вполне милая – нервно дернулась, сбив с крана плохо прилаженный шланг и окатив свои ступни водой. Ойкнув, она отскочила в сторону, неприязненно оглядела нас с Трошкиной и плюнула, нечувствительно увеличив лужу у ног.
– Тьфу, шалавы! А ну, пшли вон! Тут и без вас наркоманов хватает!
Эта не спровоцированная вспышка агрессии меня так шокировала, что я потеряла дар речи, а вот Алка неожиданно быстро нашлась.
– Я не знаю, кто тут шалавы, – холодно молвила она, окинув недружелюбную гражданку взглядом, в сравнении с которым холодный душ из шланга должен был показаться ей теплым дождиком. – А что до наркоманов, то мы не они, а совсем наоборот.
Порывшись в сумке, Алка торжественно предъявила сердитой гражданке свое старое удостоверение штатного сотрудника наркодиспансера. Это мгновенно расположило женщину в нашу пользу.
– Забирать будете паразитов?! – обрадовалась она. – И правильно, давно пора изолировать их от нормальных людей! Хоть в наркодиспансер, хоть в тюрьму, хоть на тот свет – куда ни убери этих Сальниковых, всё хорошо будет!
– Они мешают вам жить? – сочувственно спросила я, кстати вспомнив хлесткий плакатный заголовок советских времен.
Из ответа гражданки выяснилось, что братья Сальниковы, обитающие на Белорусской, дом 2, изрядно мешают жить всему кварталу. Младший Вовик – наркоман и тунеядец. Старший Жорик – алкоголик и тоже тунеядец. На какие средства братишки весело живут – непонятно, но в их хибаре на углу, почитай, каждый день дым коромыслом. На гулянки собираются маргинальные личности со всей округи, и на углу Белорусской и Украинской имеет место круглосуточный сабантуй.
