Внутреннее пространство танка не было поделено на отделения: весь экипаж – Дима насчитал шесть человек – располагался в одном и том же тесном пространстве, центральную часть которого занимали монстрообразный дизель и трансмиссия. Слева за лобовым броневым листом размещался оборудованный рычагами и педалями пост водителя, справа, судя по всему, сидел командир – молодой парень в лейтенантских погонах. Артиллерист-заряжающий приютился на площадке под головной башней, по бокам от него были закреплены громоздкие стеллажи с боеприпасами. Узкие проходы по сторонам от мотора позволяли проникнуть в боковые спонсоны, где обосновались пулеметчики. Еще был Макс, роли которого в экипаже Дима пока еще не определил.
Тем временем Йоксверт разорвал зубами обертку медпакета и ловко разрезал извлеченным откуда-то ножом Димину штанину. Внимательно осмотрев рану, постановил:
– Фигня, боец. Пуля насквозь прошла, по краю, кость не задета, ну и кровотечение венозное. Раневой канал чистый, а то бывает, нитки от портков туда попадут, и получи воспаление. Сейчас обработаем и наложим давящую повязку, через месяцок будешь бегать, как новый.
– Как там обстановка? – кивнул Дима туда, где, по его мнению, проходила линия фронта.
– Да нормальная там обстановка, – улыбнулся танкист от уха до уха, – взяли мы Ахтыбах!
– Аламейцы отступают?
– Отступают? – хохотнул Йоксверт. – Драпают они! Ваши с воздуха им пару тонн подарочков на укрепленные огневые точки вывалили, ну и мы добавили от души. Остальное пехота доделала. Теперь самое главное – наступление развивать, не останавливаться, и мы их до самого Белого Кряжа погоним. А с севера нам Онелли поможет.
Танк снова остановился, раздалось несколько отрывистых команд, потом громыхнуло так, что у Димы зазвенело в ушах, а от пороховой гари запершило в горле. Судя по всему, внутри этой стальной коробки на гусеницах не было предусмотрено ни вентиляции, ни звукоизоляции. Опять прозвучали короткие команды – из-за шума дизеля не разобрать ни слова, – и вновь грохот, словно кто-то наотмашь ударил молотом по стальному листу. Закончив возиться с повязкой, Макс, пригнувшись, прошел немного вперед, то и дело перешагивая через какие-то сварные ящики, схватился за деревянные ручки, выступающие по бокам торчащей прямо посреди отсека вертикальной трубы, толкнул ее вверх. В нижней части трубы обнаружились обрамленные кожаной манжетой окуляры. Макс приник к ним и принялся медленно вращать трубку вокруг своей оси, поворачиваясь всем корпусом следом. Надо же, перископ! На танке!
– Потому что сквозь смотровые лючки не видно ни хрена, – словно прочитав его мысли, пояснил Макс, перекрикивая лязг и грохот, – к тому же в бою они бронекрышками закрыты, так положено, а то нам через смотровые щели уже пару раз гранаты внутрь закидывали…
Макс замер на мгновение, чуть повернул перископ в обратном направлении.
– Удаление полтысячи двадцать маркий на три часа, два оборота вправо, осколочным, средний заряд! – это он уже артиллеристу.
Дима приподнялся на локте, чтобы лучше видеть происходящее. Артиллерист дважды крутанул небольшой металлический штурвал, поворачивая башню, затем открыл затвор орудия, вытащил из стеллажа снаряд, воткнул его в ствол, запихнул туда же два цилиндрических матерчатых картуза с порохом и с лязгом закрыл затвор. Дернул за какую-то ручку, и орудие ухнуло, обдав экипаж волной горячего воздуха.
– Перелет, – констатировал, не отрываясь от перископа, Йоксверт, – орудие на три щелчка ниже! Заряжай!
Снова грянул выстрел, в правом спонсоне застучал пулемет, уложив в какую-то цель несколько длинных очередей.
– Есть попадание! Руперт, давай вперед помаленьку!
У водителя, по всей видимости, имелся такой же перископ, но неподвижный и размером поменьше. Труба и два зеркала, все просто. Расколотят – заменить можно за пять минут, да и смотровые люки в лобовой бронеплите никто не отменял.
Танк снова взревел мотором и покатился вперед, грохоча и лязгая железом.
– Там городские кварталы впереди начинаются, – обернувшись, крикнул Диме Йоксверт, – мы туда не полезем, улочки узкие слишком, не развернуться. Или камнями от здания какого завалит, не откопаемся потом. Сейчас пехоту дождемся и двинем назад, тебя за бывшими аламейскими позициями высадим. Там до лазарета своим ходом доберешься, ну или спросишь, где ваши. Если у вас свой лекарь есть, он поможет.
– Мне нужно в лазарет? – на всякий случай переспросил Дима: нога уже почти успокоилась, болела, но терпимо.
– Тебе перевязки нужны, ну и рану еще разок обработать. Кровь вон, видишь, не остановилась пока.
Дима скосил глаза: тугая повязка на бедре снова пропиталась красным, но по ноге уже не текло, и то благо. До аэродрома он с таким ранением, возможно, и доковыляет, если не чересчур далеко. Ну или докторам сдастся, коли попадутся такие по пути.
Танк стоял недолго: вскоре за толстыми броневыми листами послышался едва различимый шум, потом в борт постучали. Сначала в верхний люк высунулся командир самоходной машины, потом наружу вылез Макс. Что-то обсудив с находившимися с той стороны людьми, возможно, командирами наступавших отрядов пехоты, они оба вернулись назад, и водитель, повинуясь приказу командира, развернул танк в обратном направлении.
Путешествие внутри душной и тесной стальной коробки заняло где-то с полчаса. Диму немного растрясло и разморило: адреналин недавнего воздушного боя уже схлынул, и на его место пришла тягостная апатия. Хотелось лечь где-нибудь в тишине, на берегу заросшего осокой и камышом ручья, да подремать часок-другой, чтобы его никто не тревожил, за исключением скользящих над самой гладью воды стрекоз.
Танк остановился так же неожиданно, как до этого начал движение, но водитель не стал глушить двигатель.
– Приехали, – тронул Диму за плечо Йоксверт, – ты как, идти сможешь?
– Думаю, да.
– Давай подсажу. Ваши во-он там, палатки видишь? Тут недалеко совсем.
Дима посмотрел в указанном направлении: действительно недалеко. В этой плоской, как блин, степи все недалеко или кажется таковым. Минут за двадцать дойдет, наверное.
– Спасибо, Макс, – махнул он рукой на прощание.
– Ага, и тебе удачи, летун.
* * *
Идти оказалось чуть труднее, чем он рассчитывал сначала, но все-таки возможно: наступать на раненую ногу было довольно-таки больно, поэтому Дима старался перемещать большую часть своего веса на здоровую стопу, из-за чего он заметно охромел. Бескрайняя, изрытая воронками равнина представляла собой после недавнего боя поистине апокалиптическую картину: над землей стелился дым от тлеющей земли, усыпанной телами погибших солдат, напоминавшими со стороны брошенные кем-то в беспорядке бесформенные кули. Небольшие группы бойцов из санитарной роты с брезентовыми носилками собирали раненых, те, что могли идти самостоятельно, ковыляли прочь, опираясь на плечи уцелевших воинов. Потом настанет время похоронных бригад – они соберут павших, и аламейские степи украсятся новыми рядами одинаковых пирамидок-надгробий с именами оставшихся здесь навсегда солдат.
