Снова разворот. Прямо в воздухе поперек Диминого курса вдруг протянулась череда тонких дымных хвостов, развернулась веером, он ощутил легкий толчок откуда-то сзади, а потом прямо перед ним с басовитым гудением пронесся еще один аламейский биплан: увлекшись погоней, Дима совершенно упустил из виду другой вражеский самолет, бросившийся наперехват. Горизонт наклонился в одну сторону, в другую, Дима попытался выровнять потерявшую устойчивость машину, но слушаться рулей она отказывалась наотрез. Похоже, аламеец зацепил пулеметной очередью флапероны или приводные тяги, сделав аэроплан практически неуправляемым. Хорошо хоть летит почти ровно, с небольшим креном вправо, да и ветер на этой высоте не настолько силен, чтобы внезапным порывом опрокинуть машину.
Где он там? Ага, вон, отворачивает в сторону с прицелом на второй заход. Заметил, гад, что попал с первой попытки, значит, завершив маневр, атакует сзади и сверху, чтобы добить. Иными словами, у Димы на все про все осталось не больше минуты.
Так, а что у нас с рулем направления? Педалей «этажерка» слушается, но вяло, неохотно, при каждом движении ногами ветер шипит в плоскостях рассерженной змеей. Рычаг управления двигателем нужно взять немного на себя, чтобы скинуть обороты. Еще чуть-чуть. Нет, теперь много, свалимся.
Пульс отстукивает в висках барабанную дробь, от нахлынувшего адреналина темнеет в глазах. Чуть помедлив, «Хорнер» опустил нос и по пологой траектории заскользил к земле. Скорость понемногу растет, это плохо, но сбросить ее уже не получится, никаких интерцепторов – воздушных тормозов, как на больших реактивных лайнерах, тут нет. Внизу мелькают островерхие крыши окраин Ахтыбаха, вот они сменились одноэтажными домиками совсем уж сельского вида с примыкающими к ним сараями явно сельскохозяйственного назначения, дальше, за заборами, колышутся стеною дымы аламейских позиций. Дима падал прямо в тыл врагу.
Взгляд за спину: преследующий его биплан уже развернулся, занял параллельный курс и готовится открыть огонь. Дима снова немного прибрал обороты: «Хорнер» клюнул носом, провалился вниз, а потом, ударившись колесами о крышу попавшейся на пути хибары, перевернулся вверх тормашками, с треском ломая крылья. Дима зажмурился, втянув голову в плечи: брызнули острые щепы, полетели поднятые винтом комья земли, от адского грохота заложило уши. А потом наступила тишина, только аламейский самолет с басовитым низким гудением пронесся где-то совсем рядом.
Подождав, пока дыхание восстановится и придет в норму пульс, Дима открыл глаза. Он висел вниз головой на привязных ремнях в перевернутой кабине своего аэроплана, повсюду, насколько можно было разглядеть, валялись обломки раскуроченных лонжеронов и нервюр. Его спасло то, что киль самолета зацепился за стену дома, когда нос воткнулся в землю, благодаря чему чудом уцелевший фюзеляж триплана замер под немыслимым углом, опираясь хвостом на глинобитную стену крестьянской хижины. Стараясь не совершать резких движений, Дима осторожно отстегнул ремень, выставив перед собой руки, оперся на них и соскользнул на землю. Полежал, прижавшись к сухой, как щетка, траве, прислушался к собственным ощущениям. Вроде бы нигде ничего не болит, руки-ноги не сломаны, только ноет чуть вывихнутое левое запястье да саднит содранная кожа на щеке. Повезло. Вот теперь можно оглядеться, осторожно выглянув из-за обломков крыла.
Обычный деревенский двор, огороженный покосившимся и темным от времени забором. Вросшая в землю лачуга, небольшой, наверное, дровяной сарай, возле которого бродят, ковыряя лапами землю, грязные и тощие пучуки – местная разновидность домашней птицы. Сняв и спрятав в карман пилотские очки, Дима избавился от шлема, а потом, пригибаясь, отполз немного назад и прижался спиной к стене дома, стараясь оставаться в тени упавшего аэроплана. Вроде бы кругом никого, но осторожность не помешает.
Расстегнув кобуру, он потянул из нее пистолет. Тяжелый, зараза, угловатый и неудобный. Из такого долго целиться не выйдет – кисть быстро затечет от усталости. Все-таки прав оказался ротмистр Рем, пригодилось ему личное стрелковое оружие, хотя Дима, положив руку на сердце, с удовольствием отказался бы от такой необходимости.
Теперь дело за малым: выяснить, как этим самым оружием пользоваться. На протяжении всей своей прошлой жизни Дима считал себя исключительно мирным человеком и из пистолета стрелял всего пару раз в тире, да и пистолет был пневматическим, почти игрушечным. Потому сейчас он разглядывал ствол с видом дикаря-аборигена, которому посчастливилось отыскать в своих джунглях модный электронный гаджет. Где у него тут предохранитель? А затвор? Нужно ли его взводить? В общем, одни вопросы и никаких ответов. Выдали бы револьвер, было бы проще.
Никакого механизма ручного взвода при беглом изучении конструкции пистолета не обнаружилось, зато обнаружился несъемный магазин, расположенный, как у маузера, перед спусковой скобой. Заряжался он, похоже, сверху и сбоку, через специальное отверстие рядом с прицельной планкой, только вот поэкспериментировать с переоснащением оружия у Димы скорее всего не получится: запасных патронов нет. Интересно, а на сколько выстрелов рассчитан магазин? Судя по размеру, на шесть или восемь. С целой армией не повоюешь, но застрелиться при необходимости хватит.
Спусковая скоба оказалась заблокирована в среднем положении и нажиматься совершенно не желала. Значит, где-то все-таки есть предохранитель, только вот никаких органов управления на традиционном месте, сбоку, под большим пальцем, отыскать не удалось: абсолютно гладкая черная металлическая поверхность, испещренная причудливой сетью мелких царапин. Еще раз внимательно оглядев оружие, Дима обнаружил сзади широкий стальной рычажок. Как он там называется у профессионалов – боек или курок? Потянул на себя – безрезультатно. Что-то его держит. Ага, вот прямо под ним спрятался еще один рычажок, поменьше, запирает своего старшего брата в нерабочем положении. Поддел пальцем – и он отошел назад и вниз, а вслед за ним и курок взвелся с легким щелчком. Если теперь снова потянуть меньший рычаг на себя, то он под действием пружины упрется в курок и зафиксирует его уже на боевом взводе, предотвращая случайный выстрел. Вот оно, значит, как работает.
Дима спрятал пистолет в кобуру, но застегивать ее на всякий случай не стал. Пригибаясь, перебежал к забору, замер, прислушиваясь. Где-то совсем недалеко звучат голоса. Говорят отрывисто, непонятно, по-аламейски. Ну да, вражеские позиции тут совсем рядом, не заметить падения самолета они не могли, вот и пошли проведать пилота да узнать, как у него дела. Только в плен сейчас попасть не хватало, а выдать себя за заблудившегося туриста-грибника ну никак не выйдет: на Диме сурганская летная форма с ефрейторскими нашивками на рукаве.
И куда теперь? Позади разоренный войной Ахтыбах, впереди, буквально в паре сотен метров, – вражеские укрепления. Изрядно разрушенные артиллерийским огнем и воздушным налетом, но все же не безлюдные. Выбора-то, по большому счету, и нет.
Голоса приближались. Дима, согнувшись в три погибели, переместился вдоль забора к покосившемуся сараю, моля всех богов, чтобы этот его маневр не заметили сквозь широченные щели между гнилыми штакетинами. Остановился, замер. Вокруг – заросли какой-то высокой травы, похожей на земную полынь, да древняя калитка. Приоткрыть бы, выглянуть, только ведь заскрипят ржавые петли, выдадут звуком его убежище. Место, прямо скажем, не слишком удачное: что творится снаружи, отсюда не видно, сам же Дима будет как на ладони, стоит противнику приблизиться вплотную, приметят сразу. Может, отступить и спрятаться в доме? Дима оглянулся, и вовремя: в зияющем окне с выбитой рамой мелькнула морщинистая смуглая физиономия, а потом из темноты хижины показался длинный ружейный ствол. Сейчас пальнут прямо в спину, и на этом все закончится.
