– Живая или не живая?
Он зажмурился, рванул хурджин на себя и вытащил его из трубы.
– Да это сумка!
Майор Коваленко слабо застонал.
– Ваша? – любезно спросил Зяма, решив, что незнакомец претендует на багаж. – Да пожалуйста, нам чужого не надо!
Он заботливо приткнул хурджин майору под бочок, оглядел поочередно оба конца дороги и зашагал в ту сторону, где зорким взглядом ловеласа углядел мелькнувший подол женской юбки.
Старик Пунь вылез из кукурузы, посмотрел на майора – тот еще не очнулся, но уже издавал жалобные стоны. Мудрый Пунь присел, осторожно придвинул к себе таджикский хурджин, поплевал на него и тщательно протер кожаную тушу подолом своей длиннополой майки.
– Как хорошо плывет эта группа в полосатых купальниках! – досадливо, а не восхищенно сказала Трошкина, продолжая вспоминать классику отечественного кинематографа.
Я фыркнула. Граждане в полосатых халатах уплывали от нас все дальше. Мы с Алкой при всем желании не могли к ним приблизиться, не рискуя быть обнаруженными: караванный путь полосатиков пролегал через пустошь, на которой нам негде было спрятаться. Опасаясь, что басмачи увозят с собой пленного капитана Кулебякина, я нервничала и грызла невкусный акриловый ноготь.
– Ничего, мы наверстаем упущенное, – успокоила меня подружка. – Как только враг втянется в лесополосу, мы совершим марш-бросок и снова сядем ему на хвост.
В ожидании момента, когда можно будет пересесть на вражеский хвост, мы опустились на груду досок. Через минуту на пустырь перед нами выкатилась «Нива», из которой мячиком выскочил не по возрасту пузатый молодой человек в парусиновых штанах и белой рубахе навыпуск. Он резво обежал машину, распахнул дверцу с правой стороны и откинул переднее кресло, помогая выбраться из салона пассажирам – сухопарому очкарику с брюзгливо поджатыми губами и пышногрудой даме, в просторном декольте которой лежало больше золота, чем в трюме затонувшего судна добычливых пиратов. Мадам глубоко вздохнула, встряхнув свои якорные цепи, и ласковым басом сказала:
– Ну, воздух здесь прекрасный!
Очкарик скривился и громко чихнул, а толстяк радостно заметил:
– Правду говорите!
– Птичка моя, у меня же аллергия на сурепку! – обиженно напомнил очкарик, озираясь по сторонам с глубоким подозрением. – Я чувствую, что она где-то здесь!
– Истина где-то рядом! – весело чирикнула его особо крупная птичка. – Тосик, успокойся! В нашем доме будут тройные стеклопакеты и сплит-система, сурепке через них не пробраться!
– Птичка моя, мне здесь не нравится! – закапризничал очкарик.
– Это прекрасное место, лучшего вы не найдете! – заволновался толстяк. – Чистый воздух, пятнадцать соток плодородной земли, в плане все коммуникации и асфальтированное шоссе, рядом лечебные грязи и никаких люмпенов в черте поселка! Да вы посмотрите по сторонам, какие дома тут строят! Вашими соседями будут исключительно приличные люди!
– Милиция! – дико заорал кто-то неподалеку.
Толстяк осекся и обернулся на голос, остальные тоже посмотрели направо, туда, где пустошь превращалась в ухоженный огород.
– Видите, какая плодородная земля! – после секундной заминки настойчиво повторил толстяк, указуя на пестрящие помидорами грядки.
Однако сменить тему ему не дали.
– Стой! Милиция! – повторно проревел какой-то вислоусый дядька, косолапо пробегая по грядкам.
– Говорите, сплошь порядочные люди? – ехидно повторил очкарик.
– Ну, Тосик, не будь ребенком! – одернула его мадам. – Можно подумать, ты не знаешь, откуда у людей берутся деньги на такие дома!
Она махнула пухлой ручкой, мелодично пробренчав браслетами, и доверительно добавила, обращаясь к толстяку:
– Знаете, мне плевать, если кто-то тут не в ладах с законом. Мне главное, чтобы вокруг была не дикая чернота, а культурные русские люди!
– Здесь как раз…
С диким гиканьем по помидорной плантации промчались два смуглых носатых брюнета, с виду – и не русские, и не культурные.
Толстяк осекся, очкарик выразительно кашлянул.
– Это турецкие строители, – собравшись с мыслями, объяснил побагровевший толстяк. – Они тут жить не будут. Они тут работают. Временно.
– Нет ничего более постоянного, чем временное! – торжествующе заявил очкарик. – Знаем мы этот народ! Сначала они приезжают на временную работу, а потом остаются на постоянное жительство!
– И выписывают к себе всех своих бедных родственников! – поддакнула мадам.
Толстяк открыл рот, но ничего не сказал, сник, как пробитая надувная игрушка, потому что слева, в поле зрения Тосика с его птичкой, из лесочка редкой цепью высыпали люди в полосатых халатах и тюбетейках. Все они были нагружены домашним скарбом и имели вид беднейших родственников из забытого аллахом кишлака.
– О! Наши возвращаются! – не удержавшись, громко вскричала Алка с такой радостью, словно узрела собственных любимых родственников, с которыми уж и не чаяла свидеться.
До этого момента мы с ней сидели тихо, и троица у «Нивы» нас не замечала. Теперь они воззрились на нас, продолжая при этом испуганно косить на полосатиков, которые нервно забегали туда-сюда, то выскакивая на пустошь, то вновь скрываясь в лесополосе. Толстяк сделался бордовым, как молодая свеколка. Я побоялась, что беднягу хватит удар, и решила ему немного помочь.
– Вы не волнуйтесь, здесь не все такие беспокойные, как эти гости из южных республик! – громко сказала я. – Мы, русские люди, вполне нормальные, спокойные, без проблем!
Почему-то мои слова встретили с недоверием. Может, по моему лицу видно было, что проблем у меня больше чем достаточно?
– Едем прочь, Тосик! – глядя на меня, напряженно сказала мадам.
– А ну, вали отсюда, так твою разэтак! – ругательным криком со сторожевой вышки на бахче поддержал это предложение еще один русский человек, и сразу после его слов грянул выстрел, от которого должны были полопаться арбузы.
Десять секунд спустя «Нива» с толстяком за рулем и притихшей парочкой на заднем сиденье уже скакала по колдобинам окольной дороги вдоль кукурузного поля. Чудом увернувшись от несущегося на него автомобиля, Зяма ласково крикнул кустам, за которыми застенчиво спрятался от него чей-то полосатый подол:
– Девушка! Постойте!
Девушка, оказавшаяся усатым мужиком, стоять не стала и побежала дальше, бросив Зяме под ноги скатанный в рулон коврик и вязанку сухих баранок. Баранки Зяма поднял, одну отломал и сунул в рот, а остальную вязанку надел на шею. Следом за «девушкой» он прошел через лесополосу, спотыкаясь о разбросанные там и сям сумки, узлы и предметы быта, придающие пейзажу вид места крушения небольшого грузового самолета. Вскоре обнаружился и сам транспорт, правда, бескрылый. Зяма с интересом рассмотрел гибрид велосипедного скелета и деревянной тележки на резиновом ходу и потянулся за телефоном, чтобы сообщить о своих находках Дюхе и Алке, и тут в безоблачном небе опять страшно громыхнуло. Смекнув, что кто-то пустил в ход огнестрельное оружие, Зяма на всякий случай страстно прильнул к ближайшему дереву и через минуту выглянул из-за него на дорогу.
