– А в какой квартире они жили?
– Тринадцатой.
– В тринадцатой? Спасибо!
Тринадцатая была этажом ниже, и Вася уже хотел бежать туда, но был остановлен окриком собеседницы:
– Стой!
Он остановился и оглянулся. Дверь распахнулась, и на пороге стояла тщедушная тетенька лет пятидесяти с куцым, собранным на макушке хвостиком, тощая и сразу видно, что скандальная. Но к Васе она отнеслась неожиданно тепло, взглядом его окинула одобрительным и спросила:
– Ты почему Катькой и ее мальчишкой интересуешься?
Вася объяснил, что молодой человек может быть замешан в серии убийств. И стоило ему упомянуть об убийствах, как тетка радостно закивала головой.
– А я знала! – торжественно произнесла она. – Знала, что этот выродок еще себя покажет! Ну, не могло Катьке так в этой жизни повезти. Не могло такого случиться, чтобы у ней ребенок бы нормальный уродился. Я всегда говорила, коли красавчик у ней уродился, значит, в душе урод.
– Почему? Разве не бывает, чтобы и умный, и красивый, и в душе славный?
– Бывает, но не про Катьку речь. Она такая шалава, что ей по справедливости хорошего ребенка не полагается. Я ей всегда говорила, не рожай, Катька. Урода родишь. Не может у тебя хороший ребенок быть, не заслужила ты такое счастье.
Да уж, характерец у этой тетечки был явно непростой. И жизнь наверняка тоже непростая. Таких любителей рубить правду-матку прямо в лицо мало кто любит.
– Я пойду, пожалуй.
– Так ты в тринадцатую-то не ходи, нету их там. Не живут они тут больше, съехали.
– А куда?
– Катька мне адреса своего нового не оставляла, – хмыкнула женщина. – И в гости заходить не приглашала. Съехала со своим мальчишкой в отдельную квартиру, и горя ей мало, что мы тут гнить остались.
– И давно это было?
– Еще в девяностых, думаю. Как приватизацию разрешили, Катька с соседями свои комнаты приватизировали и квартиру на продажу выставили. Тогда много желающих было в центре города пожить, вот они и продали свои хоромы. У Тамары две комнаты в коммуналке было, она лучше всех соседей устроилась, отдельную двушку получила. Ну и что, что бывшая дворницкая? Кто об этом знает? Таких тут почти и не осталось. Только я да сама Тамара.
Вася приуныл. Катька с мальчиком, которого она родила точно в тот срок, что укладывался в надпись на старой фотографии с младенцем, сделала ему ручкой. А свидетельница продолжала талдычить про какую-то Тамару, которой повезло в жизни. И про Катьку, которой в этой жизни не повезло.
– А как мальчика вашей соседки звали?
– Не помню я. Оно мне надо, имена чужих детей запоминать? Но хорошенький мальчишечка рос, я Катьке всегда говорила, присматривай за ним. Не может такого быть, чтобы тебя Бог так вознаградил, чтобы у тебя и красавчик, и умник бы вырос. Ну, если Игорек в тюрьму угодит, я рада буду. Значит, есть все-таки справедливость на свете.
– Погодите, выходит, мальчика Игорем звали?
– Ого! – вроде бы удивилась тетка. – Точно! Само выскочило. Да, Игорем его кликали.
Значит, ребенок на фотографии был Игорем, сокращенно Гариком. Любовником Ленки был некто Гарик – то же самое, что Игорь. И еще какой-то Игорь названивал Иринке и портил той настроение.
И Вася разволновался:
– А нельзя ли как-нибудь узнать, куда они уехали? Эта ваша Катя со своим мальчиком?
– Разве что у Тамары тебе спросить? Они вроде как с Катькой дружбу водили.
– Где? Где мне эту Тамару найти? Куда она уехала?
– Да уж уехала, – затряслась от смеха тетка. – С крыши на чердак, с четвертого этажа на первый. Говорю же, бывшую дворницкую наша Тамара заняла. Раньше там ни ванны, ни душа не было, а после капремонта трубы и туда протянули. Приличное помещение получилось, и окна во двор. Мои-то на Садовую, как лето, задыхаюсь прям. А Тамаре хорошо, повезло, можно сказать. Ну да ладно, она баба хорошая, никому ничего плохого в жизни не делала, должно же было ей хоть раз в жизни да в чем-то и повезти.
Видимо, чувство справедливости у этой особы было оголено до предела. Все, что выходило за пределы ее представлений о справедливости, вызывало у нее возмущение. И торопливо простившись с ней, Вася побежал в бывшую дворницкую.
К сожалению, упомянутой Тамары дома не оказалось. Пришлось подняться снова наверх.
– А разве я тебе не сказала? На рынке она стоит.
– На каком рынке?
– На Троицком. Там у Тамары точка, колготками торгует. Хочешь, туда сбегай, объясню, как ее найти.
На Троицком рынке Вася оказался минут через двадцать. Тут торговали самым разным тряпьем, привозимым из Китая или даже пошитым в подпольных мастерских. Но Вася не интересовался ассортиментом. Следуя указаниям соседки, он твердо помнил, что ему нужна точка с шубами. Рядом с ней и примостилась Тамара.
Вася обегал весь рынок, но торговли шубами не наблюдалось. Вася пробовал расспрашивать продавцов, но в подавляющем большинстве они по-русски понимали плохо. И те Тамары, к которым они посылали Васю, оказывались либо Танями, либо Тонями, либо даже Маринами. Какая тут могла быть взаимосвязь с Тамарой, понять было мудрено.
Наконец Вася отчаялся и присел на приступочку.
– Молодой человек, встаньте, пожалуйста, вы мне товар заслоняете, – сказала золотозубая цыганка.
На прилавке у нее был выложен деликатный женский товар: лифчики, кружевные трусики, чулочки и прочие дамские радости. Выглядела тетка деловитой аборигенкой, и Вася решил попытать счастья у нее.
– Вы тут давно торгуете?
– Всю жизнь.
– А Тамару знаете?
Казалось, женщина удивилась.
– Какую Тамару?
– Ту, что колготками торгует.
Женщина не ответила, она продолжала расспрашивать Васю.
– А вам она зачем?
– Мне ее про Катю надо расспросить.
– Про какую еще Катю?
Сам не зная, почему отвечает этой любознательной особе, Вася все же объяснил:
– У Тамары была соседка по коммунальной квартире – Катя. А у Кати имелся сын – Игорь. Мне необходимо про него узнать.
– Что это он тебя заинтересовал?
– Есть причина.
– А какая?
– Вам-то что?
– Значит, тоже есть причина, коли спрашиваю, – улыбнулась женщина.
Вася вздохнул и подумал, почему бы и нет? Все равно идти ему некуда, можно и поговорить со словоохотливой особой. Тем более что про цыган поговаривают, будто они с самим чертом в дружбе. Умеют и будущее предсказывать, и гипнозом владеют, и еще много всякого бают про этот народ. Что вымысел, что правда, сказать невозможно. Но Вася был в таком отчаянии, что согласен был на любую помощь.
