– Мы все обсуждаем, – последовал ответ генсека.
Корреспондент уточнил:
– Включая проблемы, решаемые на самом высоком уровне?
– Да, мы обсуждаем все, – сказал Михаил Сергеевич.
Психологическое напряжение выдавал и низкий уровень внутренней культуры, пишет заведующий отделом пропаганды и агитации Ставропольского крайкома КПСС А. Коробейников в бытность Горбачёва первым секретарем крайкома, когда лидер, понимая, что наступает «пробуксовка» мысли, все чаще в ход идут такие «аргументы», как грубость и даже нецензурщина. Кое-кого из партийных руководителей Горбачёв осуждает за то, что они позволяли себе материться. Не знаю, матерился ли Михаил Сергеевич при иных обстоятельствах, но в кругу своих коллег он делал это довольно часто и, прямо скажем, искусно. Поскольку аргументы найти труднее, чем «живое народное слово», то образных выражений от него наслышались…
В. Печенев вспоминал «памятную ночь, в которую три группы, созданные поздним воскресным вечером 10 марта 1985 года, писали к утреннему заседанию Политбюро… доклад. Писали, если не ошибаюсь, четыре человека: А. Лукьянов (он подарил, кстати, мне текст этого доклада через несколько дней с автографом), В. Медведев, В. Загладин и А. Александров-Агентов.
Все мы уже знали, кто будет выступать с этим докладом: М. Горбачёв. Кстати, когда мы с А. Вольским получали свое задание от М. Горбачёва… Аркадий Иванович, заглядывая в печальные глаза Горбачёва, доверительно спросил его: «Михаил Сергеевич, а доклад на Пленуме вы будете делать?» “Аркадий, не вые…я! – к моему удивлению, “дипломатично” ответил Горбачёв. – …Делай свое дело”. И мы с Вольским удалились».
Сам Михаил Сергеевич в интервью «Московскому комсомольцу» в 1997 году признавал: «Как южанин, и разгорячиться, и даже выругаться могу. Я ведь выходец из крестьянской семьи».
Перестройка становилась стихийной, неосознанной. Министры не знали, что от них хочет архитектор перестройки. В ее основе оставался пресловутый «вал».
Усугублял общественные настроения и национальный вопрос. Годами копившиеся проблемы власти старались не замечать. Но они проявились в резких формах сразу, как только повеяло свободой. Первые открытые массовые выступления прошли в знак несогласия с сокращавшимся из года в год числом национальных школ и стремлением расширить сферу применения русского языка. В начале 1986 года под лозунгами «Якутия – для якутов», «Долой русских!» состоялись студенческие демонстрации в Якутске. Попытки Горбачёва ограничить влияние национальных элит вызвали еще более активные протесты в ряде республик. В декабре 1986 года многотысячные демонстрации против назначения первым секретарем ЦК Компартии Казахстана вместо Д. А. Кунаева русского Г. В. Колбина перешли в Алма-Ате в беспорядки. Расследование злоупотреблений властью в Узбекистане вызвало массовое недовольство в этой республике. Еще более активно, чем в прежние годы, зазвучали требования о воссоздании автономии крымских татар, немцев Поволжья.
Наиболее острые межнациональные конфликты в Закавказье вели к кровавым расправам, изгнаниям этнических меньшинств.
Народные депутаты СССР – член Политбюро ЦК КПСС, секретарь ЦК КПСС А. Яковлев (справа) и главный редактор газеты «Московские новости» Е. Яковлев (слева).
Межнациональные конфликты вели к формированию массовых национальных движений. В 1987 году в Нагорном Карабахе (Азербайджанская ССР) массовые волнения армян, составляющих большинство населения этой автономной области, потребовали передать Карабах в состав Армянской ССР. Обещание союзных властей «рассмотреть» вопрос воспринято как согласие удовлетворить эти требования. Все это привело к расправам азербайджанцев над армянами в Сумгаите (АзССР). Партийный аппарат обеих республик не только не препятствовал межнациональному конфликту, но сам активно участвовал в создании национальных движений. Горбачёв отдал приказ ввести в Сумгаит войска и объявить там комендантский час.
На фоне карабахского конфликта и бессилия союзных властей в мае 1988 года созданы народные фронты в Латвии, Литве, Эстонии. Если вначале они выступали «в поддержку перестройки», то уже через несколько месяцев объявили своей конечной целью выход из состава СССР. Наиболее массовым и радикальным стал «Саюдис» (Литва). Вскоре под давлением народных фронтов Верховные Советы прибалтийских республик приняли решение о провозглашении национальных языков государственными. Требование ввести родной язык в государственные и учебные заведения звучало на Украине, в Белоруссии, Молдавии. В республиках Закавказья обострились межнациональные отношения не только между республиками, но и внутри них (между грузинами и абхазами, грузинами и осетинами и т. д.). В среднеазиатских республиках возникла угроза проникновения извне исламского фундаментализма. В Якутии, Татарии, Башкирии набирали силу движения, участники которых требовали предоставления этим автономным республикам союзных прав. Лидеры национальных движений, стремясь обеспечить себе массовую поддержку, делали особый упор на то, что их республики и народы «кормят Россию» и союзный Центр. Это вселяло в сознание людей мысль о том, что их процветание может быть обеспечено лишь в результате выхода из состава СССР. Партийная верхушка в республиках увидела исключительную возможность обеспечить себе быструю карьеру и благосостояние, а главное, свободу от Москвы.
Михаил Сергеевич медлил с принятием решений о выходе из «национального тупика». Лидер литовских сепаратистов В. Ландсбергис в апреле 1990 года в интервью английской газете Daily Mail заявил: «Запад должен понять, что Горбачёв сам позволил сложиться нашей ситуации. Он в течение двух лет наблюдал за ростом нашего движения за независимость. Он мог бы остановить его в любой момент… Но он его не остановил». Ситуация постепенно начинала выходить из-под контроля.
Непредсказуемые и очень плохие для страны события стали происходить все чаще и чаще. Этих «черных лебедей» с каждым днем становилось все больше: 31 августа 1986 года затонул круизный лайнер «Адмирал Нахимов». Жертв было огромное число. За Чернобылем следовало землетрясение в Ленинакане. Вся система власти вышла из нормального состояния и казалось, что движется в никуда. Колоссального напряжения в работе, концентрации сил и средств потребовала чернобыльская катастрофа. Горбачёв собрал членов Политбюро и секретарей ЦК и сообщил об этом несчастье. Раскрепостившиеся журналисты вовсю «мочили» Горбачёва, перекладывая на него всю вину за случившиеся трагедии.
Непреодолимым для Горбачёва оказался «бунт Ельцина». Ельцин сознательно шел на развязывание публичного конфликта. В «бунте Ельцина» хотя и преобладали личностные факторы и мотивы, но уже просматривались контуры нарождавшейся левой оппозиции с ее лозунгами радикальных реформ.
Отношение Горбачёва к Ельцину с самого начала было сдержанным – велика разница в стиле работы и поведении этих явных заложников истории. Михаил Сергеевич, напоровшись на безаппеляционность суждений Ельцина, отсутствие комплексов, рефлексий и сомнений, авторитарность в методах руководства, жесткость в практических действиях, все же пытался урезонить его. Жестоко – как умели и еще могли – «не наказывать», но нашла коса на камень. Михаил Сергеевич, отмечает бывший секретарь Б. Н. Ельцина Лев Суханов, «вполне мог бы “сослать” Бориса Николаевича в какую-нибудь тьмутаракань послом, где уже нет никаких шансов на политическое выживание». «Но здесь Горбачёв настоял, чтобы оставить его в столице, не выводить из состава ЦК, и назначил на министерскую должность – первого заместителя председателя Госстроя». «Такой должности в Госстрое не было, и ее “придумали” специально для Ельцина». Более того, как пишет B. C. Павлов, за Б. Н. Ельциным сохранили все привилегии кандидата в члены Политбюро. А. Н. Яковлев писал: «У меня лично складывалось впечатление, что Михаил Сергеевич готовил для Ельцина более высокое положение в партии».
