…Но мои мысли возвращались к Антонине. Я хотел вернуться к ней. Живым. Не под мучным мешком. Ну если уж суждено, то пусть это случится не сегодня. Сегодня мне нельзя оставить ее.
Трое трусили вдоль плетней: двое — справа, а один — по левой стороне улицы. Лоб у меня покрылся испариной. Фланги, неприкрытые фланги! Пулемету ни черта не страшно на высотке, когда есть обзор, но в такой позиции он слеп, он смотрит вдоль улицы тупым стволом, а справа и слева — хаты, плетни, сады… Хоть одного человека бандиты должны направить стороной, огородами. Тут ведь нехитрая, проверенная тактика.
От хаты Глумского, где должен был дежурить Попеленко, вооруженный автоматом, меня отделяло несколько домов. И я дал длинную очередь по трем серым фигуркам, крадущимся вдоль плетней. Пусть, черт возьми, проснутся мои соратнички! Не хочу я оставлять Антонину, не хочу, чтобы она беззвучно ревела над мучным мешком, у нас, черт возьми, все только начинается, у нас впереди целая жизнь!.. Это чудо, что мы встретились, а какой-то бывший полицай может все разрушить, кинув одну-единственную «феньку» из-за плетня.
С такого расстояния я не сумел попасть, а пристреляться они мне не дали, смело их с улицы, как перезревшие груши с ветки, когда тряхнешь как следует. Да, промазал… Зато шуму было много, десятка полтора гильз, не меньше, отсыпал МГ в пыльный подорожник.
Попеленко, оказывается, не спал. Его голова в серой шапчонке, сбитой набекрень, приподнялась над плетнем, подобно сохнувшей макитре. Он, должно быть, давно приглядывался к тому, что делалось на улице, видел и бандитов со шмайсерами. Наверно, решал сложные военные «планты». Близкая пулеметная очередь придала ему уверенность, и «ястребок» высунулся из-за изгороди.
— Товарищ старший, я отутэчки, — сказал он несколько растерянно.
— Сюда, быстро! — крикнул я.
Оттуда, где скрылись бандиты, ударили на голос автоматные очереди. Пули подняли пыль на дороге и, рикошетя, противно заныли. Значит, по флангам, по огородам, шли сообщники, иначе этим троим незачем было открывать отвлекающий огонь. Я ответил очередью, как будто поддавшись искушению вступить в бессмысленную, но деятельную перестрелку.
— Чего стоишь?! — закричал я «ястребку». — Беги ко мне!
— Не можу! — ответил Попеленко. — Стреляют дуже!
Я еще раз нажал на спуск. Автоматы примолкли, и я рванулся вперед, плюхнулся рядом с плетнем Попеленко в канаву с навозной жижей. Над головой пропели пули. Толстые, кургузые, как бульдоги, шмайсерские пули. «Тюф-тюф-тюф…»
Сквозь щели плетня я видел белую широкую физиономию «ястребка».
— Беги к Глумскому, — сказал я. — Прикройте с огородов! Ты — справа, Глумский — слева. По улице я их не пропущу, не бойся… И помни насчет трибунала… Это тебе боевые действия!
— Ага! — выдохнул Попеленко и исчез.
На той стороне села, где залегли «хлопцы» Горелого, теперь работал один автомат. Наверняка двое бандитов присоединились к дружкам, что скрытно пробирались задами. Теперь все зависело от расторопности Попеленко и Глумского. Я не мог оставить свою позицию и освободить бандитам улицу для броска.
Шмайсер работал почти безостановочно, с перерывами для смены обойм. Я не стал отвечать: пусть побеспокоятся, поосторожничают. Вот через улицу промчался, размахивая руками, Глумский. Я прикрыл его бросок длинной очередью.
И вскоре из-за хат бухнул винтовочный выстрел. И еще два подряд. Глумский открыл пальбу. Пусть стреляет хоть в божий свет. Они не полезут, поняв, что фланговое продвижение обнаружено. У них тоже не дивизия.
Справа застрочил автомат, наш ППШ. Попеленко! Бандиты отвечали, но вяло, короткими очередями. Чувствовалось, что серьезный бой не входит в их намерения.
Пока шла перестрелка на огородах, автомат на дальней стороне села примолк выжидательно, и я смог перебежать подальше. Рядом по плетню как будто кнутом ударило: чуть в сторону взял автоматчик. Справа, за стеблями подсолнуха, я видел Попеленко. Он стрелял, пригнувшись, и то и дело поглядывал по сторонам. Я воткнул сошку в землю и стал бить короткими очередями в разрез хат, по огородам, где притаились бандеры.
Перемещение пулемета им сразу же не понравилось — сообразили, что попадут под боковой огонь, — и перестук шмайсеров отдалился. Они оттянулись назад, к заводику. Нет, не чувствовали они себя хозяевами здесь, нет!
Им еще можно было попытаться обойти нас за селом, полями, еще шире растянув цепь, но уже рассвело, жнивье просматривалось на несколько сот метров.
Если бы у банды была ясная и четкая цель наступления, если бы они во что бы то ни стало захотели спасти Климаря, то просто навалились бы, не жалея себя, напропалую, и кто-то на огородах проскочил бы к нам в тыл Но, видать, рисковать им не хотелось… Автоматный треск все удалялся к заводику. Коротко взлаивал то один, то другой шмайсер. Бандиты на всякий случай прикрывали отход. Но преследовать их было некому. Нам отбиться — и то победа!
Наступило затишье. Глумский на огородах иногда постреливал из карабина. Попеленко молчал, но я видел между хатами на уровне обезглавленных стеблей подсолнечника его шапчонку. Да, невелико наше войско, а все-таки выстояло!
Серые облака с запада неслись над соломенными крышами, изредка от них отрывались загнутые, как спусковые курки, клочья и почти цеплялись за острые верхушки тополей. Совсем рассвело, петухи примолкли, будто выжидая конца стрельбы, чтобы петь без помех, а село, казалось, вымерло. Все, наверно, жались к стенам под окнами или рассыпались по погребам и подполам. Глухарчане знали, что надо делать, когда стреляют.
Но вот ухнули подряд три гранатных разрыва. Дым и пыль поднялись над гончарным заводиком. Первым пришел в себя Глумский. Забыв о своей ответственной позиции на левом фланге, сутулый, почти горбатый, маленький карабин казался в его руке длиннющей трехлинейкой, — он выбежал из соседней калитки.
— Чего они делают! — завопил он, не видя еще ни меня, ни Попеленко и обращаясь к вымершей улице. — Что ж это, товарищи-граждане, завод жгут!
Над крышей гончарни теперь поднимались струйки дыма — они сочились из-под стрехи. На голос председателя сразу же отозвались глухарчане. Головы одна за другой поднимались над плетнями.
— Жгут завод! — завопил Глумский и бросился по улице к гончарне.
Он мчался на своих кривых ногах, как колесом ехал, даже бросил карабин, чтобы не мешал, и отчаянно размахивал руками. Я увидел, как бабка Серафима выскочила из калитки и побежала вслед за ним, придерживая длинную юбку. Вот уже десятки глухарчан неслись к гончарне, крича, обгоняя друг друга… И самое страшное, впереди, вырвавшись из-под ног взрослых, оказались ребятишки. Они поддались общему настроению.
Тут и Попеленко не выдержал. Выскочил из подсолнухов и дунул шибче всех. Ведь среди ребятни бежала и его «гвардия».
Кричать, предупреждать, даже стрелять поверх голов было напрасным занятием. Ничто не остановило бы толпу, несущуюся к подожженному заводику. Безоружные глухарчане мчались навстречу шести автоматам.
