Валерик потянул ее в круг, она озиралась, рот был открыт в беззвучном крике, вокруг одобрительно гоготали, и она, откидываясь назад, изгибаясь, не могла нигде встретить сочувственного лица.
Валерик тащил ее с матросской решительностью, он смеялся, он не догадывался, кто перед ним… А для меня уже не было чужой красавицы с длинными локонами, падающими на прямые, четко очерченные плечи, я видел мою Антошу, ту, что лепила в одиночестве диковинных зверей, робкую, доверчивую, вечно молчаливую.
Оцепенение прошло. Я скатился с поленницы, не помня себя, с затуманенной головой и врезал моряку Валерику по подбородку. Я ему от души врезал, так, что Дубов, который учил нас рукопашной, был бы доволен.
Девчонки завизжали, патефон умолк, наступила нехорошая минута. Я смотрел на упавшего Валерика. И стало мне тоскливо. Что ж это я, «ястребок», представитель власти, страж закона и порядка? Что ж это я наделал?
Валерик, поднявшись, повел себя достойно, как подобает черноморцу. Он отряхнулся, вытер лицо платком и сказал дрожащим голосом, но стараясь сохранить приличный тон:
— Все ясно… Зачем же на людях? Некультурно, пехота. Отойдем в сторонку?
Общее сочувствие было на стороне Валерика. Никто не остановил нас, когда мы пошли со двора. Серафима и Кривендиха тут же сцепились и обрушили друг на друга потоки слов.
— Значит, если твой при оружии, «ястребок», так можно бить краснофлотца? кричала Валеркина маманя.
— «Краснофлотец»! — отвечала ей бабка. — Да там, где мой воевал, такие краснофлотцы сортиры чистят!
И так далее… Я старался не смотреть на людей и лишь краем глаза взглянул на Варвару, едва не столкнувшись с ней на улице.
Блеснули ее выпуклые, подернутые матовой поволокой, как у дозревших июльских слив, глаза, мелькнула белая крепдешиновая кофточка, нарядная юбка, крашеные, козловой кожи сапожки. Эти подробности я отметил мимоходом, машинально, как будто кто-то во мне сделал несколько пометок на чистом листе. До чего же скверно все получилось! И ничего нельзя было изменить. Самое нелепое, как сказала бы Серафима, быть клочком шерсти с собачьего хвоста: несет тебя по ветру неизвестно куда. Рядом широченные клеши Валерика мели пыль усердно, как новые метлы.
— Пойдем к кузне, — предложил Валерик, обернувшись ко мне и чуть шепелявя — губы его вспухли.
6
Мы пришли к Панскому пепелищу. Десятка полтора подростков, возбужденно блестя глазами, попрятались за деревьями. Давно, давно в Глухарах не дрались взрослые парни!
— Ну что ж… Ладно. В конце концов, Валерик поступил подло, прицепившись к Антонине. Ладно!.. Я старался рассердить себя.
Морячок встал в боксерскую стойку. Говорили, на флоте у них учат боксу, это у них положено, чтобы каждый смог постоять за всех и конечно же все за одного. У нас в группе Дубов тоже усиленно, как щенят, натаскивал новичков. За неимением перчаток он обматывал нам кулаки полотенцами, и дело доходило до такого азарта, что выбитый зуб шел не в счет. Я скоро перестал бояться чужих кулаков, а это едва ли не самое важное в драке, если знаешь, конечно, хотя бы самые простые приемы.
Валерик решительно двинулся мне навстречу, мы сошлись, я тут же отскочил, пригнулся и по размашистым загребающим ударам Валерика понял, что во время своей черноморской службы он не успел изучить ничего, кроме боксерской стойки. Морячок, конечно, был широкоплечим и крепким парнем, но руки у него были не очень длинные и росту не хватало. Он пропускал все прямые удары, надеясь, что хотя бы один из его вылетающих откуда-то сбоку кулаков достанет мою скулу. Нестойкая моя злость сразу прошла, когда я понял, до какой степени морячок не готов к такого рода стычкам.
Валерику доставалось. Но он все шел вперед, отстаивая честь Черноморского флота перед бывшей пехотой. Он чуть не рыдал от собственной беспомощности и шел. Он уже упал один раз, но встал и снова двинулся на меня. Вот ведь настырный! Подбирал кулаком юшку и смотрел свирепыми глазами. Я даже в сумерках ясно видел, до чего они злы.
На Панском пепелище остро запахло крапивой и лопухами, которые мы размяли, кружась друг против друга. Черт возьми, не хотел я уже драться, не хотелось мне этой крови, но Валерик все махал кулаками, как автомат, и лез. Дело принимало нешуточный оборот. Морячок не собирался сдаваться.
В быстро сгущавшейся темноте, различая лишь светлый овал его лица, я ударил его слева, еще раз слева, ушел от двух его кулаков, просвистевших над макушкой, и вдруг понял, что все, выдыхаюсь. Те внутренние и внешние швы, которыми было стянуто мое тело, дали о себе знать. У меня начали опускаться руки, дыхание срывалось. В отчаянии, чувствуя, как уходят силы, я бросился вперед, но морячок, успевший кое-чему научиться за эти несколько минут, отскочил. Он тяжело сопел и был полон жажды мщения. За ним стоял оскорбленный флот. Валерик выдержал новый наскок и вдруг переменил тактику. Я не успел ответить на эту перемену — Валерик пригнулся и, вместо того чтобы безрезультатно метать кулаки, как булыжники, возле моей головы, неожиданно ударил по корпусу. Он попал мне правой под дых. Он честно ударил, выше пояса, ничего нельзя было сказать, но он попал туда, где брали свое начало швы. Я сразу же изогнулся и сел на корточки.
Казалось, что я весь разлетаюсь на мелкие составные кирпичики, которые никогда уже не собрать, не сложить в прежнюю комбинацию. Воздух никак не хотел зайти обратно в легкие, я задыхался, хрипел и не мог вздохнуть.
— Ну что, еще хочешь? — сказал Валерик, стоя надо мной. — Вставай, продолжим.
Он, конечно, произнес это не как Левитан. Он еле ворочал губами, и нос его хлюпал. Я бы встал, чтобы продолжить и поддержать честь пехоты, да не могСловно со всего Панского пепелища отсосали воздух, и я задыхался в этой пустоте, и боль пронизывала нутро насквозь.
— Вставай! — прошепелявил Валерик. — Хватит симулировать.
Я начал приподниматься. Не хотел я сидеть перед морячком на корточках, глядя на его грязные ботинки. Воздух уже начал потихоньку просачиваться в легкие, нашел-таки лазейку. Валерик поднял кулаки, приготовился, И тут же вдруг полетел через меня, как будто ему вставили реактивный заряд от «андрюши». Полетел и звучно шлепнулся на землю.
Через минуту мы с Валериком рядышком сидели на земле, приходили в себя, а над нами стоял Попеленко, за спиной у него был автомат, в руках — мой МГ.
— Ты ж так убить меня мог, — сказал «ястребку» Валерик — Разве ж можно? По хребтине! Некультурно, пехота!
— Да я не разбираюсь, что культурно, что некультурно, — оправдывался Попеленко. — А разве культурно бить товарища Капелюха по раненому животу? Что вы, товарищ моряк, фриц какой-нибудь, что ли?
— Откуда я знал, что он раненый? — спросил Валерик.
— Так я ж не имел времени объяснять! — сказал Попеленко. — Вот в самом деле тяжелая какая штука. — Он помотал головой, рассматривая приклад МГ. — Ляпнет так ляпнет.
