— А что же вы назад не вернулись? — выбрав момент, пока бабка Ветлужанка замолчит, в удивлении спросил Влас.
— Кто же нас где ждал? Денег вернуться назад не было.
— А перстень? Его же можно было продать!..
— Перстень — это было единственное доказательство нашего причастия к дворянскому роду. Маманя все верила, что наступят другие времена, у нас будут деньги, мы вернемся назад в Петербург, покажем перстень царским глазам, и тогда нам вернут дом и положение… А потом, одначесь, как война с хранцузом прошла, слух по народу прокатился, кто в войне не был, назад не возвращаться — на каторгу ссылали.
— Какие же вы… наивные были, — тяжело усмехнулся Бедовый. — Верить в такую сказку, что за перстень вам вернут былую честь и славу…
— Мобуть, ты и прав, — согласилась Ветлужанка. — А только вера твердая была. Раньше фамилия графа Тихонова в высшем свете у всех на устах с большим почетом и уважением называлась. На том надеждой и жили!
— А как же ты здесь, на золотых приисках, оказалась?
— Как и все, — ответила просто бабка Ветлужанка. — В те глухие годы по всей Россее слух о богатимых золотом местах катился. Люди кажон год толпами пешком шли, на лошадях ехали. Переселенцы-страдальцы искали свое счастье в желтых камнях. Только никто не нашел. Золота тутака и правда много было. Старатели крупинки по ручьям да осыпям собирали, как глухари камешки. Это уже потом, позже лоток да колоду испытали. Тогда собирателей так и звали — глухари. Бергало — это уже потом называть старателей стали, много позже. Бывало, смотришь со стороны, а мужики да бабы, кто во что одет, босиком в холодной воде борбаются, руками да пальцами песок перебирают. Знамо бы, что так нельзя делать, никогда в воду не полезла! Вот видишь, какие у меня пальцы? — показала Власу изуродованные подагрой руки. — Ноги не гнутся, как на ботогах хожу. Боли лютые, ночами деваться некуда. Хорошо вот, кошка у меня, — ласково погладила пригревшуюся на нарах кошку. — Лучший дохтор! Как суставы заболят, я ее на больное место ложу, она боль и забирает.
— Если золота много было, почему все бедные да несчастные? — перевел Влас разговор на интересующую его тему.
— Эх, мил человек! — покачала головой старушка и заблестела страдальческой слезой. — Сам знаешь: на золоте не будешь богатым, а будешь горбатым! Кто сам желтый камень добывал, давно там лежит, — указала рукой на стену, где, по предположениям, находилось старательское кладбище. Другой, умный, золото дешево купит, да продаст дороже. Те и пользуются, купцы да золотоскупщики называются. Большая беда в тайге — харчи. Кушать всегда хочется. Сухари да крупы шибко дорогие были. Бывало, к осени насобираешь золота полторбы! Ох, ужо и радость на сердце! Надо бы торбу на плечи брать, да бежать отсель, не оборачиваться. Ан, нет. Того купить хочется, другого. Платье али одежку какую. Еды про запас. А там смотришь — от золота одни оденки остались. Ну, думаешь, на будущий сезон обязательно фарт будет, тогда из тайги можно будет выбираться. И так — кажон год. Еще горе большое — спирт. Как загуляет мужик, а с ним баба, считай, все пропало. Все золото спустят, которое есть. И так было почти у каждого. Мы когда с маманей сюда, на Серебряный пояс, пришли, тутака домов не было. В шалаше спали, у костра, под открытым небом. Потом землянку выкопали. Зиму тут никто не жил — сильно люто было. Назад, на рудник, возвращались. Тяжело было без мужика. Маманя долго плакала, потом, одначесь, согласилась меня выдать замуж в старательскую семью, за Константина, в четырнадцать годов. У них много мужиков в семье было. Домик дружно поставили, жить стали. У меня дети пошли. Так и осели. Маманя вскоре после моей свадьбы померла от тоски. Молодая еще была: сорока годин не было. А замуж боле так и не ходила, хотя сватали часто. Муж мой, дети, все тутака, на золоте кончились. Одна я осталась, век коротаю. Так вот и живу! — закончила бабка Ветлужанка и грустно улыбнулась сухими губами.
— Да уж… — не зная, что ответить, выдавил Влас и выдал точное определение: — Нищая графиня!
— Что? — не поняла старушка.
— Я говорю, как судьба людей бросает из крайности в крайность. От богатого стола оскудели жернова. Кабы не тот немец, жила бы сейчас припеваючи в столице!
— Мобуть, и жила. Да только на кой мне та жизнь, которую я не видовала? Вот ужо, скоро дни мои кончатся, а я ни о чем не жалею. Годы — мое богатство! В этой жизни у меня тоже счастливых дней хватало. Кто знает, как бы там, в Питере, жизнь сложилась. Из князя в грязи недолго упасть. А здесь все ясно и понятно. Люди тутака простые, душой богатые. Как у одного горе, всем миром на помощь приходят. Вскорости вот помирать собираюсь, точно знаю. Так не бросят в доме гнить, достойно похоронят. И добрым словом помянут!
Ну, уж ты, бабуля, на себя наговариваешь! — решил приободрить ее Влас. — Тебе еще жить можно. Какие твои годы?
— Дык, ныне по счету будет девяносто пять, — просто ответила Ветлужанка. — Маманя меня в свое время грамоте, как могла, обучила. Считать умею и буквы знаю. А помереть — точно помру. Собака прошлой осенью померла. Вот кошка помрет, и я за ней. Потому и перстень свой Ему отдала… На кой он мне? В гроб с собой не возьму. Людям не отдам, потому как от него горе одно да зависть будет.
— Кому отдала? — в нетерпении перебил Влас.
— Дык, как кому? Сыну Господнему, Иисусу Христу. Для укрепления Веры нашей.
— Богу? — начал кое что понимать Бедовый. — Как отдала? Через кого?
— Через отца Петра. Два года почитай как прошло. На Покрова и отдала.
— Отцу Петру? Петруше, что ли?
— Так оно и есть. Когда отец Петр службу правил, так в мешочек положила.
— Кто-нибудь видел, как ты перстень в мешочек клала?
— Дык, хто мог видеть? Никто не видел. Я его как в кулачке держала, так руку зажатой и опустила.
— Петруша!.. — не верил своим ушам Влас, а сам лихорадочно соображал: «Не может быть!.. Так вот, значит, где ниточка оборвалась! Неужели это он и есть наводчик?»
— Вижу я, ты рассеян, думу думаешь, — продолжала между тем бабка Ветлужанка. — Однако дело тебе представилось загадку разгадать. Знаю я, что ты ее разгадаешь. Не хочу тебя спрашивать, откуда у тебя мой перстень появился, догадываюсь. Не хочу верить, что он через Петрушу, Господнего ставленника, в плохие руки попал. Здесь клубочек много запутаннее. Об одном тебя прошу. Когда все кончится, отдай перстень сам в надежные руки служителей Спасского собора. Так будет лучше. А теперь прощай! Многое я тебе сказала. Не говори никому, что я графская дочка. У людей разные языки. Пусть моя тайна умрет вместе со мной. Все. Уходи.
Мне на покой надо. Колени клещами выворачивает. Руки тисками разрываются. Надо мне свою Мурку ближе к боли класть, чтобы до утра дожить.
С этими словами бабка Ветлужанка повернулась к Власу спиной, прошла к нарам, накрытым старыми одеялами, присела на краешек постели. Бедовый прошел к двери, на которой не было ни крючка для запора, ни щеколды для замка, у порога остановился:
