— А что ж тебе у немцев не живется? — опять съязвила тетка Соломея. — Тутака у нас комары да снег. Небось, у вас такого нету.
— Цыц, баба! Хто тебе слово давал? — сдвинул на супругу к переносице брови дед Павел.
— А что ж? — не слушая мужа, продолжала женщина. — Небось, он к нам в тайгу не ради забавы приперся. Ишь, как глазки бегают! Ай, не правду ли я говорю?
— Остынь, сестра! — оборвал ее Григорий Панов. — Без тебя мужики разберутся. Лучше на стол накрывайте. Людей с дороги кормить надо.
Соломея что-то буркнула себе под нос, однако послушно отошла в сторону к женщинам. Мужики продолжали разговор.
— Каким ветром надуло? — обращаясь к Власу Бердюгину, довольно приглаживая бороду от предстоящей беседы, спросил дед Павел. — Давненько, одначесь, тебя не было. Почитай, с прошлого года. Ты же так просто в гости не ходишь. Знать, дело какое есть?
— Ну, дело не дело, а забота есть! — улыбаясь словам уважаемого старателя, присаживаясь на чурку, ответил Влас. — Запросто так по тайге не ходим, сам знаешь. Прежде всего, вот, человека познакомить привез, — указал на немца и повторился: — Константина Ивановича Иваницкого представитель. Слышали о таком?
— Как не слышать, — скрещивая на груди руки, подал голос Иван Мамаев.
— Большой туз по золотому делу! — кивнул головой Гришка Усольцев. — Есть такое дело. Земля слухом полнится… Знаем.
— Правда ли, что у него в Хакасии полсотни приисков? — с хитринкой посмотрел на Андрея дед Павел.
— Ну уж, полсотни… — с улыбкой ответил тот и, уважая почтенный возраст, обращаясь ко всем на вы, уточнил: — Это, уважаемые, полный наговор. Так себе… Несколько участков… Да по Черному Июсу рудник небольшой.
— Нудыть, себе, небольшой! — возмутился дед Павел. — Костя пудами золото за границей в карты проигрывает. А ты нам тут сказки на ночь рассказываешь!
Немец покраснел, волнуясь, снял пенсне, вытащил из кармана белоснежный носовой платочек, стал старательно протирать стекла. Штейгер хорошо помнил случай, когда Константин Иванович с супругой, пребывая за границей во Франции, в Париже, прислал старому хозяину телеграмму: «Проигрался в карты, прогулял деньги. Отец! Вышли пуда два-три золота на обратную дорогу». Понятным образом текст телеграммы из почтового отделения достаточно быстро распространился в определенном кругу золотопромышленников, дошел до народа и превратился в надлежащий повод для зависти: «Кому на Руси жить плохо…». Андрей понял, о чем сказал уважаемый старатель, и теперь думал, что ответить притихшим мужикам.
— Что же… так-с сказать… нам хозяйские деньги считать не рекомендуется, — собравшись с мыслями, наконец-то ответил немец, поднимая взгляд голубых глаз. — Наше дело — работа.
— Хороша работа: пальцем показывать да за это карманы деньгами набивать, — не унимался дед Павел. — А ты вот сам попробуй кайлой да лопатой землицу покидай!
— Что ж! Приходилось кидать, — спокойно ответил штейгер. — Я в третьем поколении горных дел мастер. Немало проб да замеров взял. Горное дело хорошо знаю. Пирит от самородка отличить умею. К вашему сведению, в рабочих бараках не один год жил, из одного котла со старателями кашу ел, вшей кормил да от холода мерз. На золотом руднике в Июсе первый колышек забил. И не надо, уважаемый, меня знаниями корить. Я денег от хозяина немногим больше вашего получаю. У меня, кроме дела да работы, еще семьи нет — некогда! — все больше заводился Андрей. — А то, что на мне сапоги яловые, не значит, что я от народа далек. И не моя вина в том, что я здесь. Хозяин меня отправил, вот я и приехал.
— Ну, будя вам, глухари! — осадил их Григорий Феоктистович. — Чего затоковали? Копалуху не поделили? Дык, вроде, лето на дворе, — и с намеком, — что в распыл идти? Ты, Павел Ермилович, вожжи-то отпусти. Что на человека насел? Он человек подневольный. Куда хозяин показал, туда и поехал. Какая разница, если кто другой вместо него бы был? Золото наше оно сейчас у всех на виду… — после некоторого раздумья. — Знать, Костя Иваницкий на наш прииск лапу наложить хочет?
— Какую лапу? — удивленно выглядывая из-под очков, не понял немец.
— Ну, значит, месторождение к рукам прибрать, — сухо поправил старшего артельщика Гришка Усольцев. — Своего мало…
— Это вы уж, граждане, слишком! Что значит прибрать? Константин Иванович просто просит у вас разрешения взять пробу грунта, — засуетился немец.
— С какой такой целью? Кирпичи из суглинка обжигать? — съязвил дед Павел. — Али, может, картошку тутака садить задумал?
— Ну, это вы, граждане, зря! — обиделся штейгер, однако тут же выправился. — Сначала надо уточнить содержание золота, а уж потом что-то говорить. Может, вы здесь по пустому месту лопатами месите. А на слуху только одни разговоры.
— Какие уж тут разговоры… Зря шаромыги не полезут. Два патрона осталось, все сожгли, бродяг пугая, — глухо отозвался Гришка Усольцев. — Кажон день — война. Не знаем, как быть. То ли золото мыть, то ли по столбам ходить. От лихачей залетных никакого продыху нет.
— У вас документ на земельный отвод есть?
— Что толку с документа? Здесь тайга, медведь — хозяин. У нас слово крепче, чем бумага. А на такой куш и слова нет.
— Охрану надо выставить, — посоветовал немец.
— Охрану? Каку таку охрану? — опять затоковал, распаляясь, дед Павел. — У нас мужиков, вон, шесть душ. Каждый на учете. Одному бегать по межевым столбам недосуг: враз морду набьют, только слово поперек скажи! Шаромыги — народ отчаянный. Могут и пулю в лоб пустить.
— Так что же вы делаете? — отрешенно поинтересовался немец.
— А ничего не делаем. Работаем, пока работается. На наглецов внимания вроде как не обращаем. Всем, кто нахрапом лезет, тогда гурьбой поднимаемся.
— Да уж, ситуация… — после некоторого молчания подвел итог штейгер, на этом разговор прервался.
Женщины позвали на завтрак. Все дружно поднялись, расселись вдоль длинного стола. Хозяева по одну сторону, гости — с другой. После короткой молитвы те и другие молча взялись за ложки. Немец достал фляжку:
— Это Константин Иванович прислал. Коньяк-с. Так-с, сказать, для знакомства.
— Души хочет размягчить, чтобы сговорчивей были? — грубо отрезал Григорий Панов. Обрыдь! До вечера — никаких! Работы много. Убери!
Штейгер послушно убрал спиртное. Мужики молча ударили ложками по тарелкам.
После окончания трапезы все отошли к костру на непродолжительный перекур. Курильщики забили трубочки. Остальные смаковали из кружек чай с леденцами, выложенными на стол щедрой рукой немца. Дети сосали сладкий, прессованный кусковой сахар. Женщины хвалили сдобные, маковые сушки. «Задабривает… — делали вывод артельщики. — Знать, дело серьезное будет».
Мужики степенно сидели у костра, обсуждали какие-то новости. Немец терпеливо ждал. Когда пришло время для работы, Влас спросил за штейгера:
