Ауслендер молчал. Он не знал, что сказать или даже подумать. А гостья продолжила:
– Знаете, мы в ближнем кругу придумали легенду для круга дальнего… ведь никто вас лично не знает, где вы и чем занимаетесь… мы не то чтобы официально сообщили, но рассказали по секрету, что после увольнения из университета вы уехали в Индию, на Гоа. Там вы построили себе шалаш и живёте в полном одиночестве. И пишете на пальмовых листах, которые потом просто выбрасываете за хижиной, как мусор. У нас есть друг, который живёт рядом с вами. Он подбирает листы, сканирует и присылает нам. Мы расшифровываем то, что написано по-русски, переводим санскрит и публикуем ваши новые тексты. Извините, такая вот небольшая романтическая мистификация.
– Очень удобно, – Ауслендер усмехнулся. – Если я и умру, то можно ничего не менять. Можно продолжать приписывать мне всё что угодно.
Девушка словно не заметила никакого сарказма и ответила серьёзно:
– Если вы умрёте, мы организуем необходимые церемонии. Не беспокойтесь об этом. А работу над пальмовыми листьями можно будет в разумные сроки завершить – после расшифровки последних записей. И, будьте уверены, мы не придумываем ничего своего. Мы стараемся только развить и дополнить ваши идеи. Почитайте внимательно книжку, и вы убедитесь в этом.
Настало время прощаться. Девушка встала со стула и церемонно опустилась на колени перед сидящим на кровати Иваном. Девушка прикоснулась к стопам Ивана, дотронулась пальцами до своего лба, потом до груди и сложила ладони молитвенно:
– Намасте, гуруджи. Благословите.
Ауслендер сам не понял, как поднялась в жесте его правая рука и он произнёс традиционную формулу благословения на санскрите.
Ночью Ауслендер видел сон. Сон был о том, что он, Ауслендер, умер. Вместе с ним умер кто-то ещё, его самый лучший и близкий друг. Вот только кто он был, тот друг, – Ауслендер не мог вспомнить. Это был не Асланян. Но и не Жилин. Может, это был какой-то другой друг. Или собирательный образ. Или тот, кто на той стороне. Сама смерть прошла незамеченной. Ауслендер во сне видел себя уже после. И не было ничего страшного. Потому что он продолжал жить, хотя и удалённый из своего тела. Или это тело было удалено из Ауслендера, как удаляют больной зуб. Может, это Лилия Григорьевна была тем другом – она и удалила зуб, с любовью, без боли. И сама умерла – из любви, за компанию. Ауслендер всё видел, всё понимал. Мог даже каким-то образом участвовать в делах покинутого мира – влиянием и советами. Он смеялся и говорил своему другу: теперь я знаю, кто такие предки. Мы с тобой теперь – предки! Мы помогаем своим, тем, кто остался. Мы всё видим и всё понимаем. Ведь душа умирает не сразу. Она ещё долго кружит рядом со старой жизнью. Пока новая жизнь не перетянет её, не увлечёт своим притяжением. И, кажется, Ауслендер даже видел где-то далеко, как бы в небе, словно расщелину между облаками, которая росла, и чувствовал слабый ещё, но набирающий силу втягивающий сквозняк.
А утром зашёл доктор, тот самый. Он увидел смятение на лице Ивана и заговорил странно:
– Та-а-ак, а не вы ли у нас увлекались антропологией? Я что-то такое про вас читал! Представьте себе, что это инициация! Такой, понимаете ли, обряд. Для современного человека что-то из себя вырезать – это обязательный ритуал! Представьте, что это жертва богам или духам! Ха-ха-ха!
Клиника была очень весёлой, в ней все весело шутили, от медсестры до главврача. Ауслендер видел, как на подготавливаемых к операции пациентах рисовали зелёнкой схемы разрезов. Это было очень похоже на жертвоприношение. Пурушамедха. Но Ауслендеру было совсем не смешно. Он спросил:
– Доктор, а скажите, вот, ну… какие у меня шансы?
– Ха-ха-ха! Шансы! Шансы – прекрасные. А если серьёзно, то, понимаете ли, шансы всегда один к одному, пятьдесят на пятьдесят. Потому что математика – она где работает? Она работает в статистике, на больших числах! Если бы вы привели ко мне роту солдат, то я бы сказал вам: пять процентов туда, тридцать процентов сюда, а сорок процентов в третью сторону. И оказался бы более или менее прав, понимаете ли! Но вы же один, вы же не рота солдат! А один – это не статистика, нет никакой статистики для одного. Или будет всё хорошо, или не всё. Вот так, понимаете ли. Это волнительно для тех, у кого случай лёгкий, но обнадёживает тех, у кого тяжёлый случай! Понимаете ли?
– Нет, – честно признался Ауслендер.
– Хорошо. Поясню. Вот если, например, казино. И ставить на красное или на чёрное. Если крутить юлу десять раз, то какой будет шанс у красного, а какой у чёрного?
– Ну, пополам. Пять красного, пять чёрного.
– Да. А вот, представьте, понимаете ли, вы уже крутили девять раз, и семь раз выпадало красное и только два раза чёрное. Вы крутите в десятый раз. Какой шанс, что выпадет красное, а какой – что чёрное?
– Ну, если семь раз уже выпадало, то…
– Нет, не верно. Сколько бы раз ни выпадало красное до этого, каждый раз, когда вы вертите юлу, шансы у красного и чёрного одинаковые.
– Теперь понял.
– Но вы не думайте! Не надо беспокоиться! У нас не казино, у нас лучше! Всё предусмотрено, всё будет хорошо! Договорились?
– Да.
– Может, вы чего-то хотите? Есть какое-то желание?
Ауслендер помолчал и ответил:
– Да, доктор… ещё несколько минут, пожалуйста.
Связка бонус
Шри Ауслендер
Веданта
Веданта означает «конец Веды». Веда-анта. В древней и средневековой Индии священные тексты, Веду, или Веды, записывали на пальмовых листьях. Листья связывали, так получалась книга. Книга поэтому называется грантха. Грантха в переводе с санскрита значит «узел», или «связка», или книга из соединённых, связанных вместе пальмовых листьев. Листья связывали не как попало, а в определённом порядке. Сначала шли самхиты – сборники священных гимнов, песен, молитв, заклинаний (Риг, Сама, Яджур и Атхарва Веды). Далее привязывались брахманы – толкования и пояснения ритуалов (не путать с брахманом – человеком жреческого сословия и Брахманом — Богом, Абсолютом). И в самом конце связки прикреплялись упанишады. Упанишады – стихотворные и прозаические тексты, философские и мистические, о поисках истины и путей самопознания. Обычно санскритское слово «упанишада» переводят как «наставления, полученные учеником, сидящим подле наставника». Этот перевод правильно характеризует процесс передачи духовного знания, истин и озарений в традиции упанишад. Но есть и другие, дополнительные толкования слова «упанишада». Интересен, например, перевод как «средство уничтожения, разрушения». Упанишады призваны уничтожить личность, обратившуюся к духовной науке. Духовная наука – не что-то такое милое и сентиментальное. Это жестокий, смертельный бой. Бой со смертью. Это война, а в войне все средства хороши. Нет запрещённых приёмов. Иногда несведущие или малоосведомлённые люди полагают духовность пасторалью, вегетарианской идиллией. Все дружат, все улыбаются, все делятся друг с другом куском хлеба и глотком вина. Так понимали «духовную жизнь» хиппи, а потом последователи различных версий New Age, да и сейчас среди современных хипстеров, дауншифтеров и прочих интересных людей встречается похожее идеалистическое представление о духовности, духовной науке и духовной жизни. Но упанишады – это оружие, средство уничтожения.
