Спэл, невысокий и худощавый, оказался совершенно неприметным типом с невыразительным лицом. Впрочем, так выглядит большинство арестантов, осужденных за страшные преступления, – обычные люди, то ли автомеханики, то ли водители автобусов, на таких никто не обращает внимания. Прежде, до семидесятых годов прошлого века, о принадлежности к уголовному миру свидетельствовали тюремные наколки, но теперь татуировками украшают себя все подряд.
Спэл уселся на стул напротив и обнажил в улыбке яично-желтые зубы. Светло-русые усы обрамляли рот, спускались к бороде. К потной лысине липли редкие пряди волос.
– Фрэнки, ты не дури тут, – предупредил один из охранников.
– А то что будет? – буркнул Спэл не оборачиваясь. – Досрочного освобождения не видать? Щас вот прибор вытащу, наручники разомкну лучше любой отмычки.
– Эй, разговорчики, – пригрозил охранник и сказал мне: – Мы за дверью подождем. Если вдруг кочевряжиться начнет, мы его живо приструним.
Охранники вышли, оставив меня наедине с заключенным.
– Привет, – сказал я. – Меня зовут Рой Фримен. Спасибо, что согласились со мной встретиться.
– А ты коп?
– Бывший. Я на пенсии.
– Так я и знал. В девяносто седьмом был у меня друган, тут, в Индиане. Бобби звали. У него был пес по кличке Отморозок, так он копов на раз вынюхивал, даже в цивильном. Крутой пес, ваще-та. Я так и не понял, как он их вынюхивал: только носом поведет – и ну лаять.
– Крутой пес, – согласился я.
– Ага. А ты что, про то дело в Нью-Джерси поговорить хотел?
– Да, я расследовал дело об убийстве профессора Видера. Его бейсбольной битой забили.
– Ага, помню. Курево есть?
Сам я вот уже пятнадцать лет не курил, но по совету Мэтта взял с собой блок «Кэмела»: в тюрьме сигареты – те же деньги, как наркотики и снотворное. Я вытащил из сумки сигареты, показал их Спэлу и снова спрятал.
– После свидания получите, – пообещал я. – Их досмотреть надо.
– Спасибо. У меня на воле никого не осталось. Родных лет двадцать не видел, а то и больше. Может, их и в живых уж нет. А через три недели и меня не будет. Страшно, конечно. Ну как, рассказывать, что там случилось?
– Фрэнк, вы утверждаете, что убили профессора Джозефа Видера. Это правда?
– Правда, а как же. Если честно, то убивать я его не хотел. Я ж не убийца какой… ну, тогда не был. Я его отмудохать собирался – не до смерти, а так, чтоб запомнил. Он мне такую подляну подстроил, вот я и хотел рассчитаться, чтобы все по-честному. Только все иначе вышло, ну, я и стал убийцей. Хотя чего еще ждать, после двух лет в психушке-то.
– Вот и расскажите мне все по порядку. У нас с вами целый час есть.
– Ага, а холуи пока мой «ягуар» до блеска начистят, – натужно пошутил он. – Расскажу, чего ж не рассказать. Я и писателю то же самое рассказал, ну, тому, что книжку написать обещался.
В пятнадцать лет Фрэнк Спэл бросил школу и стал мальчиком на побегушках у каких-то типов, державших зал игровых автоматов. Отец Фрэнка работал на заправке, мать была домохозяйкой; была и сестра, на пять лет старше. Два года спустя семья переехала в Нью-Джерси, и Фрэнк с ними больше не виделся.
К двадцати годам он стал настоящим мошенником, втянулся в преступную жизнь: сбывал краденое бруклинским скупщикам, продавал контрабандные сигареты и контрафактную электронику, выколачивал из должников деньги для местных ростовщиков, не брезговал и сутенерством.
Такие мелкие воришки обычно обитают в самом низу запутанной преступной сети, раскинувшейся от бедных кварталов до многомиллионных роскошных особняков с бассейнами. По большей части эти типы всю жизнь гоняются за призрачной наживой, стареют и умирают в безвестности, хотя некоторым и удается подняться повыше, обзавестись дорогими костюмами и золотыми часами. А кое-кто, совершив серьезные преступления, попадает в тюрьму и гниет там годами.
Осенью 1985 года Спэл продал две коробки контрабандных сигарет каким-то типам из Принстона в обмен на французские духи – как выяснилось, контрафактные. Он решил стрясти денег с обманщиков, нашел одного из парней, избил его и отобрал все наличные. На беду, поблизости оказался полицейский патруль, и Спэла арестовали за уличный грабеж. О контрабандных сигаретах Фрэнк умолчал, чтобы не усугублять свою вину.
Ему назначили общественного защитника, некоего Терри Дуэнна. Избитый Спэлом парень оказался добропорядочным гражданином – тридцативосьмилетний хозяин небольшого магазинчика, отец троих детей, примерный семьянин. Фрэнк Спэл, напротив, был человеком без определенных занятий, с неоднократными приводами в полицию. Дуэнн попытался все уладить без суда, но пострадавший настоял на возбуждении уголовного дела.
Фрэнку Спэлу грозило от пяти до восьми лет тюремного заключения, а потому – по совету Дуэнна – он согласился пройти судебное медицинское освидетельствование для подтверждения временной невменяемости. Дуэнн намекнул, что хорошо знаком с одним из членов комиссии и что через несколько месяцев Фрэнка выпустят из психушки. Трентонская психиатрическая лечебница – не самое приятное место, но все лучше тюрьмы Бейсайд.
Экспертная комиссия, в состав которой входил и Джозеф Видер, пришла к заключению, что Фрэнк Спэл страдает маниакально-депрессивным психозом, и рекомендовала суду приговорить обвиняемого к принудительному лечению в психиатрической больнице. Спустя несколько дней Фрэнка отправили в Трентон, откуда он надеялся выйти на свободу через пару месяцев.
– А почему вас не выпустили? – спросил я.
– А ты сам в психушке был?
– Нет.
– Значит, повезло. Там такое… В общем, меня привезли, чаем напоили – а два дня спустя я очнулся и ни фига не помню. Даже имя свое забыл. А кругом психи воют и улюлюкают, кулаками машут, на всех бросаются. Один сиделке ухо зубами оторвал, когда она его накормить пыталась. Ох, я там всякого навидался. Говорят, в шестидесятые у пациентов нарочно все зубы вырывали, мол, чтобы заразу не разносили. Ага, как же…
По словам Спэла, его избивали все подряд – и пациенты, и охранники. Вдобавок охранники за деньги поставляли пациентам все, что угодно, а тем, у кого денег не было, приходилось туго.
– Все думают, что в заключении только о бабах и мечтают, – вздохнул Фрэнк. – А на самом деле бабы – не главное. Ну да, перепихнуться хочется, но самое главное – деньги. Без денег хана. Затюкают. А у меня денег-то и не было. В тюряге хоть как-то заработать можно, даже если родичи ни фига не присылают, а в психушке сидишь весь день, в стену пялишься.
Спустя три недели Спэла отправили в специальное отделение, где содержали десяток пациентов в возрасте от двадцати до тридцати лет, совершивших тяжкие насильственные преступления. Только много позже он узнал, что все они проходили экспериментальный курс лечения, разработанный профессором Джозефом Видером.
– Адвокат толком ничего объяснять не хотел, все отмалчивался, а потом наконец признался, что только через год имеет право подать апелляцию в суд, чтобы меня из психушки выпустили или перевели в другую лечебницу, где режим помягче. Ох, прямо не верится. Все началось с того, что два придурка меня обманули, я одного побил и деньги у него отобрал – всего-то восемьдесят баксов, сигареты дороже стоили… Так вот, из-за этого меня в психушку заперли на целый год, а то и больше.
