Подобная ситуация наблюдалась на фоне вполне нормального урожая в подвластных Комучу губерниях Поволжья. Многочисленные источники сообщали о прекрасном урожае хлебов в Самарской и Уфимской губерниях, об имеющихся там вполне достаточных хлебных запасах
{323}.
Хлебный дефицит в условиях хлебного изобилия в значительной мере обусловливался крестьянской позицией по отношению к Комучу. Документы свидетельствуют, что крестьяне под разными предлогами намеренно ограничивали подвоз хлеба в города и взвинчивали на него цены. Например, 18 июня самарская «Вечерняя заря», констатируя факт отсутствия привоза муки в Самару, объясняла его тем, что крестьяне «повсюду приступили к уборке сена»
{324}. О причинах высоких цен на хлеб и его дефиците в городах можно судить по жалобе в Комитет одного из жителей слободы Кинель-Черкассы. «В настоящее время, — сообщалось в жалобе, — крестьяне на все неимоверно подняли высокие цены, несмотря на то, что хороший урожай. Мука в последний базар доходила до 60 руб. пуд, и крестьяне говорят, что мы нарочно будем поднимать на все продукты цены, через что, конечно, могут получиться бунты, и тогда настоящая власть уйдет с места, и вернутся большевики»
{325}.
Результатом подобной позиции крестьян стали крайне высокие цены на хлеб в Самаре и других городах Комуча. Например, если на 27 февраля мука пшеничная стоила 27 руб., то на 3 июля она стоила уже 55–65 руб. В августе 1918 г. в Самаре буханка черного хлеба стоила 1 руб., калач — 2 руб. 50 коп.
{326} Из-за слабого подвоза хлеба крестьянами в «учредиловской Самаре» норма выдачи хлеба подлежащим снабжению категориям населения не увеличилась и оставаясь на уровне прежнего советского полфунта. Одновременно взлетели цены и на все прочие продукты. Например, сахар в июле дошел с 1 руб. 40 коп. за фунт до 5 руб., а размеры его выдачи сократились до полуфунта в месяц
{327}. В сентябре 1918 г. была совершенно прекращена государственная выдача сахара, за исключением детей до трех лет и железнодорожных служащих. Из-под полы фунт сахара продавался за 30–35 руб.
{328}. Аналогичная ситуация наблюдалась в уездных городах
{329}.
На возникшие трудности с продовольственным снабжением городов, так же как и частей Народной армии, власти Комуча отреагировали созывом 1 августа 1918 г. в Самаре областного продовольственного съезда, на который прибыли представители из Уфы, Симбирска, Оренбурга, Тургайской области и других подвластных ему районов. Выступивший на съезде от имени Комуча В.И. Алмазов, характеризуя важность проблемы, подчеркнул ее политическое значение. Он заявил, что демократические силы должны победить большевиков не «только выстрелами, но и хлебом». О самой же продовольственной работе в Самарской губернии проинформировал съезд председатель губпродкомитета Ф.Я. Рабинович. Он сообщил, что, несмотря на отмену твердых цен на хлеб и активную деятельность заготовительных органов, заготовки хлеба «пока производятся еще очень слабо». Более того, сказал он, «если ставить вопрос в государственном масштабе», то станет ясно, что «острота вопроса не прошла, ведь речь идет не об одной Самарской губернии, а и о других». Поэтому «хлебная монополия должна быть сохранена», и государство должно иметь полное право «распоряжаться хлебом частных лиц»
{330}. Приведенные высказывания представителей продорганов территорий Комуча однозначно свидетельствуют об осознании ими бесперспективности курса на свободную торговлю хлебом, который уже не отвечал государственным и военным интересам.
В итоге, под давлением обстоятельств, главным из которых был хлебный дефицит в городах и перебои со снабжением армии, Совет управляющих ведомствами Комуча признал свободную хлебную торговлю и свободное распоряжение частными хлебными запасами противоречащими «в данный момент» общегосударственным интересам, армии и населения и поэтому недопустимыми без контроля и регулирующего воздействия государственных органов. В связи с этим объявлялось, что весь заготовленный не для личного потребления хлеб берется правительственными организациями на учет. Закупать хлеб предусматривалось по рыночным ценам, однако предполагалось, что процесс хлебозаготовок будет «регулируемым и контролируемым государственной властью». Распоряжение и распределение хлебных запасов передавалось в руки государственных органов продовольствия, получивших право «принудительного отчуждения хлеба»
{331}. То же самое предусматривалось и для других продовольственных товаров первой необходимости. Товарами монопольного характера были объявлены не только все хлебные продукты, но также сахар и производимая из него продукция, чай, мед, соль, дрожжи, яйца, маслопродукты, мыло, нитки, обувь и т. п. В результате Казанская продовольственная комиссия, например, постановила закрыть все городские лавки, передав продажу товаров по карточкам кооперативам
{332}. В Самаре губернский продовольственный комитет постановил прекратить выдачу масла для реализации не только частным лицам, но даже и кооперативам, а отпускать его исключительно городской продовольственной комиссии для распределения между населением через квартальные организации
{333}. Красноречивым свидетельством «дееспособности» продовольственных органов Комуча и эффективности его политики в целом стало включение «в виде пищи» в продовольственную карточку талона на водку
{334}.
Таким образом, в условиях товарного дефицита эсеровское правительство Комуча вынуждено было встать на тот же путь, по которому уже давно шел их главный политический противник. Под давлением объективных обстоятельств оно эволюционировало от свободной торговли к политике продовольственной диктатуры, жесткого государственного регулирования сельского хозяйства, отвергнутого им в первые месяцы своего существования. Для деревни это означало возвращение к большевистским порядкам, но только в завуалированной форме.
Концентрированным выражением отношения крестьян к власти Комуча стали результаты мобилизации в Народную армию. Первоначально Комуч пытался создать армию на принципах добровольчества. По плану военного ведомства теоретически ожидалось принять около 120 тыс. добровольцев. Из них предполагалось сформировать 5 дивизий — Самарскую, Сызрано-Хвалынскую, Симбирско-Ставропольскую, Уфимскую и Оренбургскую
{335}. 9 июня Комитет выпустил воззвание, в котором призвал бывших солдат «немедленно вступать в ряды добровольческой армии». В воззвании говорилось, что каждый доброволец «будет сыт, одет и будет иметь 15 рублей в месяц на свои нужды», а их семьи будут обеспечены
{336}.
