Однако даже эти «Правила» не распространялись на всех крестьян. Они имели избирательный характер и не касались «лиц, являвшихся активными сторонниками так называемой советской власти»
{943}. Что это могло означать на практике? Под определение «активный сторонник» советской власти подпадала значительная часть крестьянства, задействованная в сельских и волостных советских учреждениях. Также ими могли считаться военнослужащие Красной армии и их семьи. Кроме того, к этой категории можно было причислить и всех участников крестьянского движения 1917 г., когда громились помещичьи усадьбы, сселялись хутора, ликвидировались отруба и т. п., что объективно было на руку большевикам.
В целом, подводя итог анализу колчаковского законодательства по агарному вопросу, можно заключить, что оно не могло быть особо привлекательным для крестьян Поволжья, особенно проживавших в районах бывшего помещичьего землевладения. Неясность дальнейших перспектив полученной крестьянами в ходе революции земли, ставка на «сильное» крестьянство, разрушение общины, избирательный характер законодательства — все эти факты заставляют думать, что перспективы аграрной политики режима Колчака в поволжской деревне были далеко не радужными. Точно такими же оказались результаты практической деятельности колчаковских органов власти и армии на временно оккупированной территории Поволжья.
Как уже отмечалось, реальность военного времени заставляла обе противоборствующие стороны не особенно церемониться с крестьянством. И для красных и для белых деревня была главным источников людских, продовольственных и сырьевых ресурсов. Так было в период Самарского Комуча, то же самое произошло и в ходе весеннего наступления в Поволжье армии Колчака. Характерным примером, подтверждающим вышесказанное, является приказ № 102 командующего Западной армией генерал-лейтенанта Ханжина от 14 марта 1919 г. Поздравив население «с освобождением его от ига советской власти и насилия красноармейцев», колчаковский генерал приказывал ему «по первому требованию начальников гарнизона и комендантов доставлять для нужд армии необходимые перевозочные средства». Сельские правления, волостные и уездные земские и городские управы обязывались «оказывать войсковым частям полное содействие в расквартировании войск и в снабжении Армии продовольствием и фуражом». Заканчивался приказ совершенно другим тоном, чем начинался. «Освобожденному от ига советской власти» населению объявлялось, что «виновные в неисполнении настоящего приказа будут предаваться военно-полевому суду, а должностные лица привлекаться к законной ответственности»
{944}. Таким образом, вместо насилия красноармейцев крестьянству Поволжья было уготовано новое насилие, примеры которого широко известны в литературе.
Мартовское наступление Колчака совпало с началом в прифронтовых губерниях региона массового крестьянского восстания — «чапанной войны». Данный факт стал определяющим в выдвинутом в адрес повстанцев обвинении в их связи с белогвардейщиной. С самых высоких трибун было заявлено о причастности агентов Колчака к кулацкому мятежу, о его приурочивании к моменту наступления колчаковской армии. В центральной и местной печати, а также в сообщениях, направляемых в ЦК РКП(б), ВЦИК и СНК различными должностными лицами говорилось о белогвардейских офицерах и генералах, руководивших восставшими крестьянами.
Так, 12 марта 1919 г. председатель Сызранского ревкома Симбирской губернии Зирин в телеграмме во ВЦИК и Наркомат внутренних дел передал информацию о том, что восставшими в с. Усинске крестьянами руководят генерал Бередичев и полковник, граф Орлов
{945}. Это сообщение была продублировано в информационной сводке войск ВЧК за 14 марта 1919 г., а также в телеграмме председателя Самарского военревкома Сокольского наркому внутренних дел Г.И. Петровскому от 14 (15) марта 1919 г.
{946} 17 марта 1919 г. она пошла по каналам политотдела РВС Восточного фронта председателю РВСР Л.Д. Троцкому, председателю СНК В.И. Ленину и председателю ВЦИК Я.М. Свердлову
{947}. При этом, в отличие от вышеупомянутых телеграмм, она не была столь категорична. В частности, если в указанных телеграммах факт участия в восстании генерала Бередичева и графа Орлова был преподнесен как не вызывающий сомнения, то в телеграмме политотдела РВС делалась небольшая оговорка: информация о том, что эти офицеры, а также некий полковник Павлов руководили восстанием, была получена не от заслуживающих доверия источников, а из слухов, ходивших в районе восстания и зафиксированных агентурой ЧК.
Особым документом является докладная записка командующего 4-й армией Восточного фронта М.В. Фрунзе члену РВС ВФ И.Т. Смилге, Л.Д. Троцкому и В.И. Ленину, датированная 17 марта 1919 г. В ней командующий армией, отражающей колчаковское наступление, обратился к анализу обстоятельств «чапанной войны» в Самарской и Симбирской губерниях. Не приводя никаких доказательств, Фрунзе заявил, что руководители повстанцев «имели связь с колчаковцами, и ими восстание, несомненно, было приурочено к моменту решительного удара, подготовленного и нанесенного Колчаком в районе Уфа-Бирск»
{948}.
Это утверждение было воспроизведено в материалах Особой комиссии ВЦИК по ревизии Поволжья. Например, в своем докладе на заседании Сызранского укома РКП(б) 15 апреля 1919 г. председатель комиссии П.Г. Смидович заявил: «Восстание подготавливалось в связи с колчаковским наступлением…Много здесь агентов Колчака»
{949}. Еще более развернуто он изложил эту мысль в итоговом отчете комиссии о причинах «чапанной войны» в уездах Симбирской и Самарской губерний, направленном в президиум ВЦИК 22 апреля 1919 г. В отчете указывалось на «постоянную связь с колчаковским фронтом, откуда шли главные указания и выбран был, по-видимому, и момент начала восстания». Не приводя никаких конкретных фактов, Смидович заключил: «Ко времени возвращения красных здесь сплотились и окрепли кулацкие гнезда, не прерывавшие связи с белым фронтом. Есть признаки, что уже с осени шла подготовка к вооруженному восстанию ко времени наступления Колчака»
{950}.
Обвинение повстанцев в белогвардейщине прозвучало 2 апреля 1919 г. на специально созванном заседании Симбирского губисполкома, посвященном «сенгилеевским событиям». Опять же, не утруждая себя поиском доказательств, участники заседания приняли следующую резолюцию: «Принимая во внимание контрреволюционные лозунги эсеров, которые выкидывались при контрреволюционном движении восставших, а также совпадение восстания с восстанием в Брянске, Самаре и Петрограде, обнаруживается общий план в связи с предпринятым внешним наступлением колчаковских и других войск. Выступление есть следствие задуманного по всей России контрреволюционного выступления»
{951}. Подобные оценки тиражировались в многочисленных воззваниях и статьях, публиковавшихся в местной печати
{952}.
