Позднейший британский историк марксистского толка Исаак Дойчер, который всегда был рупором независимых идей в литературе, обычно склоняющейся к консенсусу, предложил альтернативный взгляд на массовое уничтожение скота, инвентаря и другого имущества крестьян, происходившее на пике сплошной коллективизации. Он назвал его «величайшим мужицким восстанием луддистского характера»
{305}. Тем самым Дойчер попал в самую точку, так как накануне и во время коллективизации сельского хозяйства действительно имел место особый тип крестьянского луддизма. Разбазаривание, или массовый саботаж нового коллективного хозяйствования, было его ключевым компонентом. Крестьяне выражали свой протест против несправедливости «обобществления», которое они считали грабежом, продавая или забивая животных и уничтожая другое имущество. Это была попытка сохранить хоть какие-то результаты тяжкого труда (например, в виде денег, вырученных от продажи), запастись продуктами на время приближающегося голода или, по крайней мере, не допустить, чтобы они попали в руки советской власти. Крестьянский луддизм не был буйной и саморазрушительной вспышкой темных инстинктов озлобленного инфантильного крестьянства; скорее, он представлял собой вполне рациональную реакцию, оправданную с политической, экономической и моральной точек зрения.
Однако официальная концепция разбазаривания была полезна для государства как инструмент создания желаемой политической репутации. Буквальный перевод «разбазаривания» — расточение, и этот термин государство считало самым подходящим для определения крестьянского луддизма. Будучи окрещены «разбазариванием», действия крестьян теряли политический смысл, благодаря чему эта сторона крестьянского сопротивления лишалась своей в высшей степени подрывной политической природы и становилась менее опасной. По мнению властей, крестьяне впали в коллективное безумие, ведущее к саморазрушению, находясь, вне всякого сомнения, под влиянием кулаков и других контрреволюционных элементов. Таким образом, «разбазаривание» являлось одним из тех терминов политического языка советской власти, которые превращали крестьян в «мужиков» и «баб», а их сопротивление — в безрассудную, иррациональную, спонтанную, темную стихийную силу.
Главная причина, по которой власти отказывались признать истинную суть крестьянского луддизма, кроется в политическом противостоянии государства практически со всеми крестьянами, следовавшими «кулацкой» политике и представлявшими наиболее серьезную угрозу коллективному строю сельского хозяйства, государству и нации. Разбазаривание нанесло сокрушительный и почти смертельный удар по коллективистской системе хозяйства. Прежде всего оно привело к катастрофическому уменьшению поголовья скота.
Таблица 3.1.
Падение поголовья скота в СССР, 1928–1935 гг. (млн. голов)
{306}
| Скот |
1928 |
1929 |
1930 |
1931 |
1932 |
1933 |
1934 |
1935 |
| Лошади |
— |
34 |
30,2 |
26,2 |
19,6 |
16,6 |
— |
— |
| Крупный рогатый скот |
70,5 |
67,1 |
52,5 |
47,9 |
40,7 |
38,4 |
42,4 |
49,3 |
| Свиньи |
26 |
20,4 |
13,6 |
14,4 |
11,6 |
12,1 |
17,4 |
22,6 |
| Овцы и козы |
146,7 |
147 |
108,8 |
77,7 |
52,1 |
50,2 |
51,9 |
61,1 |
Массовое падение поголовья продолжалось с 1928 г., когда были приняты «чрезвычайные меры» по хлебозаготовкам, до голодного 1933 г., при этом 1930 и 1932 гг. отмечены периодами наиболее резкого уменьшения числа сельскохозяйственных животных, первый из этих двух годов и станет предметом обсуждения в данной главе. На XVI съезде партии в 1930 г. нарком земледелия Яковлев сообщил, что за год с марта 1929 по март 1930 г. поголовье крупного рогатого скота сократилось на 1/5, дойных коров — на 1/8, овец — на 1/3 и свиней на 2/5.
{307} На том же съезде С.М. Буденный, герой Гражданской войны и один из командующих Красной армии, заявил, что за тот же период только в РСФСР поголовье лошадей сократилось на 14%
{308}.
Буденный также привел шокирующие статистические данные по регионам: в Сибири количество лошадей уменьшилось на 24,1%, на Северном Кавказе — на 9,6%, на Средней Волге — на 29,7%, на Урале — на 24,1%, в Центрально-Черноземной области — на 10%, в Западной области — на 8,9%. В общей сложности, по данным Буденного, за 1929–1930 гг. СССР потерял около четырех миллионов лошадей
{309}. Несмотря на небольшие расхождения, другие источники приводят схожую статистику по регионам. В Сибири за год с марта 1929 по март 1930 г. поголовье лошадей уменьшилось на 26%, крупного рогатого скота — на 42%, овец — на 43% и свиней — на 72%
{310}. В Западной области с марта 1929 по март 1930 г. число лошадей упало на 10,8%, крупного рогатого скота — 46,9%, овец — на 23,9%
{311}. В Белоруссии в первом квартале хозяйственного 1929/1930 г. наряду с 38 тыс. голов крупного рогатого скота крестьяне уничтожили 52 тыс. лошадей, из которых только в декабре были забиты или проданы 35 тыс.
{312} Уже к поздней осени 1929 г. на Нижней Волге, где коллективизация началась раньше, чем в большинстве других областей, поголовье лошадей и крупного рогатого скота сократилось, начиная с весны 1929 г., на 783 тыс., а овец и коз — на 2 233 тыс.
{313} По данным ОГПУ, в Центрально-Черноземной области было забито столько скота, что крестьяне кормили свиней мясом
{314}. Потери по всей стране имели беспрецедентный характер. Самостоятельное избавление от скота стало одержимостью, охватившей всю страну: в деревнях исчезали целые виды домашних животных. Один крестьянин призывал соседей: «Скорее надо резать, а то все отберут». Другой обосновывал свои действия так: «Сегодня жив, а завтра не знаю, что будет»
{315}.
