Подобный процесс еще в 1990 г. в коллективной книге (с участием автора) «Постперестройка» был назван «огосударствлением мафии»
[2]. Под «огосударствлением» мы понимаем такую социально-политическую ситуацию, где государственные структуры отражают интересы крупных криминально-олигархических кланов, а сами мафиозные структуры и их лидеры участвуют в принятии важнейших политических и экономических решений.
В XXI веке многие социологи, криминологи и журналисты пошли дальше и ввели в обиход термин «мафиозное государство», под которым понимается модель государственного управления, при которой коррупция пронизывает все эшелоны государственной власти вплоть до симбиоза между государственным аппаратом и организованной преступностью
[3].
Часто это понятие используется в идеологических целях в период информационных войн против России и других государств. Но ряд исследователей дали интересные научные трактовки «мафиозного государства» независимо от идеологических пристрастий.
Например, Мойзес Наим в статье «Мафиозные государства: организованная преступность рвется к власти»
[4] пишет, что в период глобального экономического кризиса реальные очертания приобретает новая угроза – мафиозное государство. Преступники по всему земному шару внедряются в правительства в беспрецедентных масштабах.
«Наблюдается и обратный процесс: вместо того чтобы ликвидировать мощные банды, некоторые правительства предпочитают брать под контроль их противозаконную деятельность.
Правительственные чиновники мафиозных государств заняты обогащением себя, своих семей и друзей путем эксплуатации денежных потоков, физических ресурсов, политического влияния и глобальных связей с криминальными синдикатами ради укрепления и расширения собственной власти. И действительно, руководящие посты в некоторых наиболее прибыльных нелегальных предприятиях в мире заполняются уже не только профессиональными преступниками – их занимают высшие государственные чины, законодатели, руководители спецслужб, главы полицейских управлений, армейские чины и, в самых крайних случаях, даже главы государств и члены их семейств»
[5].
По мнению Мойзеса Наима, сущность организованной преступности за последние два десятилетия претерпела столь разительные перемены, что криминальные сети вышли за пределы своих традиционных рынков и начали пользоваться всеми преимуществами политических и экономических изменений, поставив себе на службу новые технологии.
Сегодня во многих странах преступники вовсе не утруждают себя подпольной деятельностью, да и к маргиналам они ни в малейшей мере не относятся. В реальности предположительные лидеры многих преступных сообществ стали своеобразными знаменитостями. Зажиточные лица с сомнительным прошлым в бизнесе превратились в желанных всеми филантропов и установили контроль над радиостанциями и телеканалами, стали владельцами влиятельных газет.
Накопление преступниками богатства и власти, пишет Мойзес Наим, зависит теперь не только от их собственной нелегальной деятельности, но и от действий среднестатистических членов общества. Например, миллионы граждан заняты в китайской индустрии контрафактной продукции и афганской наркоторговле. От них не отстают миллионы жителей Запада, регулярно курящие марихуану, сотни тысяч мигрантов, каждый год нанимающие преступников, чтобы те нелегально доставили их в Европу, и преуспевающие профессионалы из Манхэттена и Милана, предоставляющие рабочие места нянь и уборщиков нелегальным иммигрантам. Именно такие рядовые граждане и превратились в неотъемлемую часть криминальной экосистемы.
Трудно не согласиться с Мойзесом Наимом и в том, что современные правоохранительные органы пока еще не могут состязаться с преступными организациями – те не только богаты, жестки и безжалостны, но и пользуются огромным преимуществом в виде безоговорочной поддержки со стороны национальных правительств, дипломатов, судей, спецслужб, генералов, шефов полиции. Мафиозные государства могут позволить себе лучших юристов и экономистов, а также доступ к самым продвинутым технологиям. Страдающие от недофинансирования правоохранительные ведомства, заваленные по уши работой суды и неповоротливый бюрократический аппарат все чаще просто не поспевают за столь щедро финансируемым и маневренным заклятым врагом.
«Мафиозные государства сводят воедино скорость и гибкость транснациональных криминальных сетей и юридическую защиту и дипломатические привилегии, по определению дарованные только государству, создавая в итоге некий гибрид интернациональной структуры, против которой в арсеналах национальных правоохранительных органов практически нет средств»
[6].
В рамках XVI Апрельской международной научной конференции, проходящей в Высшей школе экономики (2015 г.), венгерским политологом Балинтом Мадьяр была прочитана лекция «Посткоммунистические государства на примере Венгрии», которая практически полностью была посвящена теории «мафиозного государства»
[7].
Балинт Мадьяр полагает, что термин «мафиозное государство» не является публицистическим и не наделен какой-либо эмоционально-оценочной окраской; его выбор обусловлен тем, что он позволяет емко охарактеризовать основные черты правящей элиты, особенности ее организации и иерархии.
Характеристики этой относительно небольшой верхушки нового авторитарного общества и обусловливают принципиальное отличие мафиозного государства от аналогичных режимов, где элита наделена авторитарной властью. Прежде всего стоит упомянуть, что в основе системы – что свойственно любой мафии – совместные предприятия, создателями которых являются собственно члены «семьи», а также другие представители политической элиты, принятые в «семью» благодаря существующей системе взаимоотношений. Членов организации соединяют кровные и партнерские узы, охватывающие большее и большее число «семей», управляемых одним главой, который подчиняет себе пирамидальную иерархию власти. В мафиозном государстве (преступной элите) под контролем главы «семьи» оказывается вся страна. Управление осуществляется под прикрытием демократических институтов путем обретения власти и постоянного поиска новых средств для ее укрепления.
В мафиозном государстве имеет место одновременная концентрация политической власти и экономического благосостояния. Эти два понятия находятся в неразрывной связке. Далее ротация политических и экономических элит происходит не на демократической основе или вследствие рыночных механизмов, но является управляемым процессом, в котором ключевую роль занимает место того или иного человека в созданной иерархии правящей «семьи». В силу такого прошлого новые владельцы предприятий становятся не бизнесменами в деловом смысле слова, но сборщиками налогов для «семьи». Общее благо становится подчинено частным интересам на постоянной основе.
