— Верно, — отозвалась мадам Либерта как ни в чем не бывало. — Статуи не двигаются и не разговаривают. Но только до тех пор, пока не найдется кто-нибудь, кто поверит в то, что они могут это делать. Вот ты заговорил со мной, как будто я живая, я и ответила тебе. Последний раз со мною разговаривали лет сто назад.
— Сто лет назад?! — ахнул Тамино. — Это вы столько лет тут уже стоите?
— Даже больше. Вообще-то я из Франции. Француженка. Меня подарили Америке как символ свободы в 1876 году. Вот с тех пор я тут и поселилась, и каждый день сюда приходят толпы людей, чтобы посмотреть на меня. У меня внутри, между прочим, лестница специальная есть, можно до самой головы добраться, — сказала мадам Либерта и предложила Тамино пройти без билета, если он хочет посмотреть, как у нее там, внутри, все устроено, а потом полюбоваться на океан с высоты ее роста.
Тамино, честно говоря, был сыт по горло созерцанием чужих животов, да и океан ему уже успел изрядно поднадоесть. Вот почему он вежливо поблагодарил статую за предложение и отказался, сославшись на спешные дела.
— Видите ли, я ищу индейцев. Мне нужно срочно их найти. Вы случайно не знаете, где их тут искать?
Статуя наморщила лоб, так что со стороны могло показаться, будто по ней вдруг пошли трещины, и погрузилась в размышления.
— Хм… — произнесла она задумчиво через некоторое время. — Здесь индейцев ты не найдешь. Потому что это Нью-Йорк, один из крупнейших городов Америки. Индейцы же, насколько мне известно, живут в прерии.
— В прерии? А что это такое?
— Прерия… Как тебе объяснить… По виду это что-то вроде степи. У нас в Америке она простирается от Мексиканского залива на юге до реки Саскачеван на севере и от реки Миссисипи на востоке до гор Роки-Маунтин на западе. Вот там и живут индейцы.
— А откуда вам это известно?
— Это мне рассказала одна степная куропатка. Она заблудилась, сбилась с пути и дня два просидела у меня на носу, приходя в чувство. Правда, это было давно. Я как раз тогда только приехала в Америку.
— Как же мне попасть в эту прерию?
— Очень просто. Иди прямо, все время прямо и никуда не сворачивай. Пройдешь сначала через весь город, старайся держаться серединки, ну а как выйдешь из города, там уже просто — шагай себе вперед, и всё. Тут недалеко, тысяча миль, не больше. Доберешься до прерии — передавай привет степной куропатке.
— А что, куропатки так долго живут? — удивился Тамино.
— Ну, не знаю. В общем, передавай привет всем степным куропаткам, которые тебе встретятся. На всякий случай. Может, тебе внук или правнук моей куропатки попадется, тоже хорошо, — улыбнулась мадам Либерта.
— Обязательно передам, — заверил Тамино. — С большим удовольствием. Желаю вам интересных бесед с людьми, которые поверят в вас, мадам Либерта! — сказал Тамино напоследок.
Статуя улыбнулась слегка и снова приняла, как прежде, суровый, неприступный вид. Тамино поправил свою красную шапочку и прыгнул в воду. Помахав на прощанье любезной тетечке, он взял курс на Нью-Йорк.
Глава шестая, в которой Тамино попадает на музыкальную улицу и его принимают за собаку
Добравшись до берега, Тамино присмотрел себе симпатичную плавучую кастрюлю, у которой на боку болталась очень подходящая деревянная лоханочка — вот в ней-то Тамино и решил поспать часок-другой, чтобы потом, отдохнувшим, отправиться на поиски индейцев.
Выспавшись, Тамино двинулся в город. Он шел и все не мог надивиться на высоченные дома, которые были раза в три-четыре выше, чем мадам Либерта, на эти бесконечные ящики на колесах, которые гудели, пищали, завывали, пытаясь, видимо, таким образом сдвинуть с места длиннющую очередь из ящиков, которая все равно стояла на месте. А сколько тут было фонарей, сколько света! А большелапых сколько! И все они куда-то мчались, не то, что большелапые в Милане, которые по сравнению с этими ползали как черепахи.
Тамино показалось, что в этом городе всё не только больше, чем в Европе, но и быстрее. От всей этой круговерти у бедного пингвина с непривычки даже закружилась голова. К тому же здесь стоял ужасный шум. Отовсюду неслась громкая музыка, которая сливалась с грохотом от ящиков на колесах и топотом большелапых, так что скоро от всего этого трамтарарама у Тамино в голове была сплошная каша.
Особенно громко музыка играла в больших домах с ярко освещенными окнами невероятных размеров, за которыми стояли странные большелапые фигуры в довольно нелепых одеждах. Они стояли совершенно неподвижно и таращились на прохожих. Тамино приветливо помахал им крылом, но они никак не отреагировали.
Тамино стал разглядывать другие окна, в которых были выставлены самые разнообразные предметы — телевизоры, компьютеры, магнитофоны и прочие радости пингвиньей жизни. Перед каждым таким домом стояли пожилые большелапые с пушистыми бородами, одетые в одинаковые черные сапоги и красные халаты. На головах у них были такие же красные шапки, как у Тамино, только побольше.
Они топтались перед большими домами с громкой музыкой и кричали на все лады:
— Веселого Рождества! Веселого Рождества! Санта-Клаус желает всем веселого Рождества!
«Странно», — подумал Тамино. В школе они учили, что на Рождество и Новый год к большелапым приходит старик, которого одни большелапые называют Дедом Морозом, другие Санта-Клаусом. Во всяком случае, им рассказывали только об одном старике, а тут они разгуливают толпами. Зачем им в Америке столько Дедов Морозов?
За этими размышлениями Тамино не сразу заметил, что пошел снег. Большелапые стали носиться еще быстрее. «Надо куда-нибудь спрятаться», — решил Тамино и встал под какой-то навес, рядом с колонной, но не потому, что испугался снега, — снег-то он как раз очень любил! — а потому, что боялся большелапых, которые могли в такую погоду ненароком раздавить его.
Тамино прислонился к колонне и принялся наблюдать из своего укрытия за тем, что происходило на улице. Он был так поглощен этим занятием, что не заметил, как к нему подошел пес.
— Хай, — поприветствовал его пес.
Тамино от неожиданности вздрогнул и уставился на незнакомца.
— Хай? — переспросил озадаченный пингвин, глядя на коричнево-белого вислоухого пса с непомерно длинным туловищем и короткими ножками.
