Пока Эрика шла босиком с Оливером и Холли по подъездной дорожке, с мокрыми туфлями в руке, из дома вышел Вид, держа в руках бумажник, а вслед за ним Дакота.
– Ну вот. Надеемся, с малышкой Руби все будет хорошо. Уверен в этом, – сказал Вид Клементине. – У тебя ведь есть медицинская страховка? Скажи, что тебе нужны лучшие врачи. Никаких практикантов.
Бедный Вид. В такие моменты он отнюдь не сиял. Тиффани чувствовала напряжение в его плечах, словно он приготовился к бою. Словно все его тело противилось негативным эмоциям.
Клементина изучала Вида. Ее лицо исказило какое-то непонятное чувство.
– Да, – сухо проговорила она. – Спасибо. – Потом взглянула на Тиффани. – Мы можем…
– Конечно, – ответила Тиффани.
Она навела пульт дистанционного управления на дверь гаража. В это время Дакота храбро открыла рот, чтобы сказать что-то Клементине, но та прошла мимо девочки, устремив глаза на машину и желая только поскорей доехать до больницы.
Глава 56
– Просто я хочу на минутку заскочить к соседям, – придя домой, сообщила Эрика Оливеру. – Мой психотерапевт считает, что лучший способ восстановить память – «вернуться на место преступления», так сказать.
– Преступления не было, – хриплым голосом произнес Оливер.
Он уже встал с постели, оделся и сосал леденец от кашля.
– Это просто фигура речи. Вот почему я говорила «так сказать».
– Не думаю, что Вид и Тиффани сейчас дома. Когда ты входила, я видел, как их машина отъезжает.
– Знаю, я тоже их видела. Я бы скорей пошла туда, пока их нет. Не так неудобно.
– Что? Нельзя идти туда, пока их нет дома. Это нарушение границ их участка.
– О господи, Вид и Тиффани не стали бы возражать. Я просто объясню… просто объясню, что там делала.
Это будет неловко, но оно того стоит. Она хотела частично оправдать расход на сеанс у Не Пэт.
– К тому же дождь, – заметил Оливер, разжевывая леденец от кашля. – Нет смысла идти в такую погоду.
В тот день дождя не было. – Он неожиданно проглотил леденец и строго посмотрел на нее. – Стоя на их лужайке, ты ничего не вспомнишь. Ты была пьяна, вот и все. Я говорил тебе раньше. Выпившие люди все забывают. Это совершенно нормально.
– А я говорила тебе и раньше, что опьянела из-за лекарства, – сказала Эрика. «Не переноси на меня свои детские проблемы».
– Не важно, как или почему ты опьянела, говорю тебе. Это не поможет. Перестань. Это безумная идея. Останься здесь. Расскажи, как там у твоей матери. Очень плохо?
– Быстро не расскажешь, – сказала Эрика, подходя к входной двери. – Я скоро вернусь, а потом расскажу тебе про маму.
– На ужин я приготовил курицу с карри. – Идя за ней следом, Оливер без умолку говорил. Он открыл перед ней дверь. – Днем мне стало лучше, и я не знал, есть ли у нас кокосовое молоко, но оно нашлось. О-о, чуть не забыл – сегодня приезжала полиция! По поводу Гарри. Они не могут найти…
– Да погоди ты!
Эрика взяла зонтик. Оливер обычно не был таким говорливым, но за день дома в одиночестве у него накапливались темы для разговора. К тому же у нее возникло ощущение, что таблетки от простуды, которые он принимает, будоражат его. Но она, конечно, не собирается говорить ему об этом, учитывая его страх перед воздействием лекарств и алкоголя. Просто чудо, каким он становится болтливым.
Она быстро пошла под дождем через лужайку к подъездной дорожке у дома Вида и Тиффани. Сначала она позвонила у двери – на тот случай, если кто-то есть дома или кто-то тайно наблюдает за ней, – хотя единственным соседом, который мог это сделать, был Гарри, а он умер. Она подождала с минуту, а потом, обогнув дом, прошла на задний двор. Когда она шла по дорожке вдоль дома, автоматически включилось освещение, и струи дождя стали золотыми. Она понадеялась, что не заденет случайно какую-нибудь сигнализацию.
Все китайские фонарики на лужайке горели, и она вспомнила слова Тиффани о том, что они управляются каким-то автоматическим таймером. Один только вид китайских фонариков вызвал у нее поток чувственных ассоциаций, связанных с тем днем. Она почуяла запах засахаренного лука, которым так восхищалась Клементина. Почувствовала, как земля чуть покачивается у нее под ногами. Туман в голове. Это работает! Не Пэт – гений, она стоит каждого цента.
Не отвлекайся, напомнила она себе. Сосредоточься, но не слишком сильно. Расслабься и вспоминай.
Тогда она шла по этой дорожке от задней двери. Несла голубые с белым тарелки. Смотрела на эти тарелки. Они ей нравились. Ей очень хотелось иметь такие же. Боже правый, разве она их не принесла? Нет. Она выронила тарелки. Она это помнит.
Музыка. И на фоне музыки слышался настойчивый звук, и этот звук был каким-то образом связан с… Гарри. О-о, почему она все время возвращается к Гарри? Что это значит? Только из-за недавнего звонка, когда он просил убавить громкость музыки?
Она прошла еще немного по дорожке. Отсюда фонтана не видно. Ей надо увидеть фонтан. Ее сердце гулко стучало в унисон с каплями дождя, барабанящими по зонту.
Она в замешательстве остановилась. Где фонтан? Она повернулась налево, потом направо. Опустила зонт за спину и стала всматриваться в пелену дождя.
Фонтан исчез. На том месте, где он стоял, не осталось ничего, кроме безобразной бетонной плиты. И воспоминания Эрики стали растворяться, исчезать, смываться, как рисунок мелом на тротуаре под дождем. В тот момент она ощущала себя замерзшей, мокрой дурочкой.
Глава 57
Клементина пошла за Сэмом в их спальню, где он достал из ящика футболку и надел. Потом сменил офисные брюки на джинсы. Его движения были дергаными, как у торчка, которому нужна доза. Он избегал ее взгляда.
– Ты это серьезно? По поводу развода?
– Наверное, нет, – дернув плечами, промолвил он, словно для него состояние их брака было ни то ни се.
Она так разволновалась, что с трудом дышала. Казалось, она не может вспомнить, как это делается. Она задерживала дыхание, а потом судорожно ловила ртом воздух.
– Ради бога, нельзя говорить такие вещи! Ты никогда, мы никогда…
Она хотела сказать, что они никогда, даже в самых бурных ссорах, не говорили слов типа «расстаться» или «развод». Они орали друг другу вещи вроде: «Ты меня бесишь!», «Ты не думаешь!», «Ты самая надоедливая женщина на свете!», «Ненавижу тебя!», «Я больше тебя ненавижу» – и они постоянно использовали слово «всегда», хотя мать Клементины говорила, что никогда нельзя использовать это слово в разговоре с супругом, как, например: «Ты всегда забываешь наполнить кувшин с водой!» Хотя Сэм действительно всегда забывает, это правда.
Однако они никогда не допускали возможности расторжения брака. Они могли топать ногами, кричать и дуться, но оставались уверенными в том, что основа их жизни непоколебима. Как это ни странно, эта уверенность позволяла им вопить громче, выкрикивать еще более глупые, нелепые слова, дать волю чувствам, потому что наутро все должно быть хорошо.
