– Я все думаю: что, если он упал с лестницы и не смог подняться и звал на помощь, но никто не услышал? Мы все занимались повседневными делами, а Гарри в это время умирал от голода – что, если было так? Мы похожи на тех соседей, которых показывают по телевизору. И как могли мы не заметить? Как могли не забеспокоиться? Что такого, если он был немного ворчливым?
– Ну знаешь, его ближайшие соседи – это Вид и Тиффани.
Эрика не хотела думать о лежащем на полу Гарри. Вставало и садилось солнце. Гарри слышал шум округи – газонокосилки, мусоровозы, воздуходувки для уборки листьев, которые так ненавидел.
– Да. Тиффани тоже очень расстроена. Но знаешь что? Именно я ему нравился больше всех на нашей улице. По крайней мере, он терпимо ко мне относился. То есть мы с ним иногда беседовали.
– Знаю, – сказала Эрика. – Как в тот раз, когда вы оба сходили с ума из-за той брошенной машины напротив Ричардсонов.
– Я должен был заметить, что он не выходит на улицу. – Оливер достал из коробки салфетку и шумно высморкался. – Я действительно подумал, что давно его не видно, наверное целую неделю, но потом позабыл об этом.
– Он не умер бы от голода, – размышляла Эрика. – Его убило бы отсутствие воды. Обезвоживание.
– Эрика! – Оливер поморщился, бросив на диван скомканную салфетку и вытаскивая из коробки свежую.
– Что? Я говорю только, что он не лежал бы там много недель подряд. – Она помолчала. – Он должен был носить на шее один из этих телефонов срочного вызова.
– Ну вот, а он не носил, – лаконично отозвался Оливер, потом снова высморкался.
– Полагаю, у него не было семьи, – сказала Эрика. – И друзей.
Потому что он был мерзким, мстительным старым ублюдком. Она не позволит Оливеру затянуть себя в трясину вины, в которой тонул он сам. Пусть Тиффани тонет вместе с ним. Эрика и так живет с постоянным чувством вины.
– Думаю, не было, – согласился Оливер. – Если родственники и были, мы никогда не видели, чтобы к нему кто-нибудь приезжал. Вот почему именно нам следовало присматривать за ним. Это люди, исчезающие через трещины общества. Как у членов общины, у нас есть моральный долг…
Зазвонил домашний телефон, и Эрика вскочила на ноги, словно выиграла приз:
– Я отвечу. – Она сняла трубку. – Алло!
– Эрика, дорогая. Это Пэм.
Этот любезный, подкупающий голос. Голос здравого смысла и хороших манер.
– Привет, Пэм, – сказала Эрика.
Она почувствовала, что моментально смягчается и к глазам подступают неминуемые слезы. С ней это всегда происходило при разговоре с матерью Клементины. Это давнее детское обожание, восхитительное, кружащее голову чувство облегчения, словно ее спасли на море.
– Я осталась дома с внучками, – сказала Пэм. – Клементина с Сэмом только что поехали на ужин в тот новый ресторан в пассажирском терминале, которым многие восторгаются. Я заказала им столик. У ресторана высокий рейтинг. Не знаю. Впечатляет. Надеюсь, они хорошо проведут время, хотя очень жаль, что идет дождь. Им нужно побыть вдвоем. Честно говоря, меня беспокоит их брак. Знаю, что выношу сор из избы, но ты ведь ее лучшая подруга, и, вероятно, тебе известно об этом больше моего.
– О-о, нет, не известно, – сказала Эрика.
Фактически она ничего не знала о семейных проблемах Клементины. Пэм наверняка в курсе, что ярлык «лучшие подруги» был придуман ею, и все эти годы Эрика цеплялась за него, в то время как Клементина просто терпела.
– Как бы то ни было, Эрика, дорогая, скоро мы увидимся у меня дома на нашем особом ужине, и я жду этого с нетерпением, но послушай, я позвонила тебе сегодня вот почему… – (Уловив напряженность в голосе Пэм, Эрика стиснула зубы.) – Ну, сегодня мне надо было в цветочный магазин, и я проезжала мимо дома твоей мамы. Но не остановилась. – Пэм помолчала. – Может быть, надо было, но в последние годы твоя мама настроена против меня, так ведь? – Она не стала дожидаться ответа. – Эрика, я знаю, ты придерживаешься графика в своих визитах, и я считаю это разумным для твоего психического здоровья, но, может быть, стоит в этом месяце навестить ее пораньше.
Эрика с силой выдохнула, как будто надувала воздушный шарик. Потом взглянула на Оливера. Он прикрыл глаза, прислонившись затылком к спинке дивана и прижав ладонь ко лбу.
– Насколько все плохо? – спросила она у Пэм.
– Очень плохо, дорогая. Боюсь, очень плохо.
Глава 14
– Как прошло сегодня твое… э-э… выступление в библиотеке? Твоя так называемая речь? – спросил Сэм задушенным голосом, как будто этот вопрос с силой из него выдавливали.
– Хорошо прошло… – начала Клементина.
– Много народу было? – перебил Сэм. Он барабанил пальцами по белой полотняной скатерти и возбужденно оглядывал ресторан, словно в поисках кого-то или чего-то. – Сколько человек пришло, по-твоему? Двадцать? Тридцать?
– Меньше двадцати. И среди них Эрика. – Клементина подождала реакции и, когда таковой не последовало, добавила: – Не понимаю, право, зачем она захотела прийти.
– Ну, Эрика – твоя большая фанатка, – слабо улыбнувшись, сказал Сэм.
Раз Сэм начал с шутки, это давало ей надежду, что вечер пройдет хорошо. Из всех мужчин, с которыми она встречалась, Сэм был первым, кто сразу же интуитивно уловил сложности ее дружбы с Эрикой. Он никогда не проявлял нетерпения или непонимания, ни разу не сказал: «Не понимаю, если она тебе не нравится, не встречайся с ней!» Просто он воспринимал Эрику как неотъемлемую часть Клементины, как неуживчивую сестру.
– Это правда. – Клементина громко рассмеялась. – Хотя она ушла с середины выступления.
Сэм ничего не сказал. Он смотрел мимо нее, словно за ее спиной происходило что-то интересное.
– Как сегодня на работе? – спросила она.
– Хорошо, – холодно произнес Сэм. – То же, что и обычно.
«Твое замужество сейчас проверяется на прочность, дорогая! После неудач приходит везение! Единственный способ все преодолеть – уметь прощать и налаживать контакты!» – драматическим шепотом обратилась мать к Клементине, словно наставляя перед дальним путешествием. Обе они стояли у входной двери в ожидании Сэма, который выбрал этот момент, чтобы сесть за компьютер и ответить на имейл, очевидно жизненно важный, а из телевизора в это время неслись резкие звуки выступления какой-то кошмарной поп-певицы. Пэм слегка поправила ремешок на платье Клементины, в чем не было никакой необходимости. «Вам необходимо поговорить! Выговориться! Высказать то, что вы чувствуете!»
– Ну и как, срабатывает твоя «корпоративная культура с опережающим осмыслением»? – спросила Клементина.
Раньше она могла сказать те же слова и заставить его смеяться, но теперь она различала в собственном голосе нотки недоброжелательства. Два музыканта могут играть одинаковые ноты, но звучать они будут совершенно по-разному. Все решает интонация.
