Проходя мимо комнаты Миши, Анна замедлила шаг, затаилась, борясь с желанием постучать в дверь. Не постучала, понимала, что визиту ее он будет не рад, что ему тоже нужно время, чтобы прийти в себя. Он обещал ее не бросать. Быть может, в сложившихся обстоятельствах этого довольно? Быть может, только уже одному этому обещанию нужно радоваться всем сердцем? Да только не получалось радоваться. Зато нареветься вдоволь, до рези в глазах и першения в горле, получилось. Ведь можно же поплакать, пока ее никто не видит?
Она так и уснула – в слезах, уткнувшись заплаканным лицом в подушку, а проснулась от громкого птичьего пения и прокравшейся в открытое окно рассветной свежести. Недавние печали никуда не уши, но с наступлением нового дня притупились. Так, глядишь, и вовсе забудутся. Анна усмехнулась собственным наивным мыслям, обманывать саму себя она не любила. Все самое тяжелое еще впереди, но она уже готова. Наверное…
В парке было хорошо, умиротворяющую тишину нарушали лишь птичьи голоса. Ошметки ночного тумана настырно цеплялись за ветки давно не стриженных кустов, стелились по земле. Из-за тумана Анне казалось, что она бредет по колено в дыму, только дым этот вкусно пах липовым цветом и свежескошенной травой. Дорожка змеилась между заброшенных, почти сровнявшихся с землей цветочных клумб, огибала двухэтажный флигель, уводила Анну прочь от дома, к часовой башне. В тумане башня казалась невесомой, словно бы парящей над землей. На белом фоне ее ажурных стен провалы окон смотровой площадки казались непроглядно черными, но Анна знала, где-то там, наверху, в сумраке скрываются механические фигуры дамы, кавалера и чудища. Больше всего ей хотелось увидеть чудище и, подчиняясь внезапному порыву, она попыталась открыть тяжелую дубовую дверь. Напрасно, дверь была заперта. Тогда Анна запрокинула голову, приложила ко лбу ладонь в совершенно детской попытке увидеть хоть что-нибудь.
– Любуетесь, миледи? – послышался за спиной знакомый и уже ненавистный голос.
Анна обернулась, все еще надеясь, что ей почудилось, что Туманова здесь нет и быть не может. Не почудилось. Он стоял позади нее – веселый, довольный жизнью. На вихрах его, не то пепельных, не то и вовсе седых, осели капельки тумана, а белая рубаха была расстегнута на груди едва ли не до самого пояса.
– Не ожидал вас здесь увидеть.
А уж как она не ожидала! Наверное, оттого и замешкалась с пощечиной. В наступившей вдруг тишине звук пощечины получился неожиданно звонким, а на гладко выбритой тумановской щеке остался красный отпечаток ее ладони. Он даже не шелохнулся, не попытался отступить или удержать ее руку, лишь удивленно приподнял бровь.
– За что? – спросил насмешливо.
– Вы знаете, за что!
– Не знаю, но, надеюсь, вы мне сейчас расскажете.
Он издевался. Опорочил ее честное имя и продолжает издеваться. Но самое ужасное, что она не знает, что сказать, с чего начать этот унизительный разговор. А Туманов не спешил помогать, смотрел на Анну снизу вверх, задумчиво потирал след от пощечины.
– Для дамы у вас тяжелая рука, – сказал наконец. – Вам говорили?
– А у вас нет ни чести, ни совести, – хотелось кричать, но Анна заставила себя говорить спокойно.
– И что заставило вас сделать подобный вывод, миледи? – Он мотнул головой, и капли тумана сорвались с его влажных волос. – Кстати, вижу, вы в полном здравии. А позвольте спросить, где ваш жених? Отчего снова оставил вас одну?
Все-таки он издевался. И бил метко, по самому больному. Анне тоже захотелось ударить, снова.
– Даже не думайте. – Голос Туманова сделался вкрадчивым. – У меня нет обыкновения бить женщин, но по неосторожности я могу сделать вам больно.
– Вы уже сделали мне больно! – Вот она и сказала. Нет, не просто сказала – выкрикнула прямо в наглую тумановскую рожу. – Вы, Клим Андреевич, подонок и негодяй, каких поискать!
– А вы искали? Или подонки и негодяи находят вас сами, миледи?
Она не удержалась, замахнулась, но на сей раз Туманов не позволил ей ударить, сжал запястье точно в тисках, сказал ласково:
– Я же предупреждал.
– Пустите! Пустите, а не то…
– Что? – Он смотрел насмешливо, лицо его было очень близко, так близко, что Анна могла видеть крошечный шрам на подбородке и еще один, побольше, над бровью, и темные круги под глазами, словно бы от бессонной ночи. – Что вы сделаете, миледи? Закричите? Позовете своего жениха? Как я успел заметить, его не бывает рядом в тот момент, когда вы в нем больше всего нуждаетесь.
– Зато рядом оказываетесь вы! Отпустите же! – Анна дернулась, пытаясь высвободиться.
– Вы о позавчерашней ночи? – Туманов улыбнулся, улыбка получилась недобрая, звериный оскал, а не улыбка.
– Как вы оказались в моей комнате? – Отступать было некуда, она должна знать.
– Влез через окно. Вам стало плохо, вы упали, а я оказался тому невольным свидетелем.
– Вы следили за мной?..
– Я проходил мимо, возвращался к себе.
– Так и нужно было пройти мимо!
– Нужно было. – Он кивнул, и капелька росы с его волос упала Анне на щеку. Отчего-то она показалась ей не холодной, а обжигающе горячей. – Возможно, в этом случае вы сохранили бы честное имя, но не уверен, что сохранили бы жизнь. Когда я принес вас к доктору, вы выглядели не просто больной, а смертельно больной. Кстати, доктор подтвердил мои опасения, но, как я посмотрю, вы необычайно живучи, от недавней хвори не осталось и следа.
Вот она и узнала правду. Стало ли ей легче от этой правды? Хотелось бы думать, что да, но зачем себя обманывать? Пусть Туманов и оказался не таким мерзавцем, как виделось, но положение дел это не меняло. Если бы он только поговорил с Мишей, по-мужски поговорил. Если бы только объяснил, что произошло на самом деле… Но он не станет, не из тех он людей. А Анна не станет просить. Ни за что!
– Отпустите, – сказала она уже совершенно спокойным тоном. – Вы делаете мне больно.
Да, он сделал ей больно тогда и делал больно сейчас.
– Простите, миледи. – Туманов разжал пальцы, отступил на шаг и склонился в шутовском поклоне. – Я больше не буду. Разрешите откланяться?
Она ничего не ответила, спрятала онемевшие вдруг ладони за спиной, вздернула подбородок.
– Кстати, о репутации… – Он не спешил уходить, нарочно медлил. – Так ли уж она важна – репутация?
– Вам виднее, – сказала Анна и направилась прочь от Туманова.
Прогулка, которая начиналась так приятно, была испорчена, но, возможно, за завтраком удастся поговорить с Мишей.
Увы, планам не было суждено исполниться. Миша ждал ее на крыльце, вид у него был сосредоточенный.
– У нас гости, – сказал он после короткого, непривычно холодного приветствия. – Пожалуйста, будь готова к завтраку.
Что значило это «будь готова», Анна не знала, а спрашивать, кого Миша ждет к завтраку, не стала, лишь молча кивнула, ушла к себе.
