3
К берегу они решились выйти лишь с наступлением темноты, а до этого сложным обходным зигзагом подбирались к озеру — так, что следи кто за лесом, не смог бы обнаружить их самих и следов от их лыж.
— Не прилетит, облачность большая, — угрюмо выговорил старшина, когда командир закрепил на сапогах крепления и заскрипел снегом, взбираясь по склону. Хромов не стал произносить вслух, что вертелось на языке. А там не вертелось в адрес командира и его самолетов, садящихся посреди леса, ничего приятного.
А вот сержант Коган верил в командира. Потому что товарищ капитан не тот человек, чтобы попусту гонять их по лесам. А еще Лева удивлялся сам себе, тому, как быстро он освоился со стужей. В городе он мерз, протоптавшись чуть дольше следуемого на остановке, а сейчас греется разве в этих снежных норах и ничего. Ни кашля, ни температуры. Да и не один он, и другие, он видит, стали меньше зябко ежиться или дрожать, меньше растирать щеки и уши, греть руки за пазухой. Значит, человек и сам не подозревает, к чему он только не может привыкнуть? Или дело в том, что мороз несколько спал? Или… И Левины мысли всецело переключились на отношение между человеком и морозом.
Каково было бы удивление Хромова, если бы он узнал, что капитан Шепелев думает сейчас не о том, ошибся он или нет, а о том, что делать, когда самолет сядет на лед. Если самолет будет производить высадку, размышлял командир, то атаковать немедленно нет никакой необходимости, а если он заявится, чтобы забрать кого-то отсюда, то тогда надо давать бой. До утоптанной площадки на льду, замеченной Жохом, от них сейчас метров пятьсот. Но самолет же прокатится дальше и должен еще больше приблизиться к их позиции. Метров на двести можно рассчитывать. А это уже очень даже неплохая дистанция. У них есть гранатомет, пулемет. Есть бронебойные пули, нет, правда, трассирующих. Командир подбирался к пригорку, с которого открывался вид на озеро. Красивый вид, должно быть. В дневное время. А сейчас, если его и украсит что, так это будут зажженные сигнальные шашки…
— Летит, чтоб мне пропасть, — не уверенно прошептал старшина, а потом вдруг умудрился закричать шепотом. — Взаправду летит, братцы! — и шумно завозился, устремившись наружу.
Другие бойцы, из которых никто ничего не слышал, взбаламученные старшиной, тоже задвигались, и на выходе из тесной норы образовался затор.
Командир услышал гул чуть позже старшины. Но гораздо раньше прочих увидел вспыхнувший вдали ало-желтый цветок. Один, потом сразу еще два. Пламя костров мгновенно взметнулось высоко и широко разбросало огненные щупальца. Видимо, в заранее сложенные дрова не жалея плеснули бензина и продолжали подливать. Костры образовывали вершины треугольника, со сторонами в полсотни метров. Иногда на фоне пламени появлялись фигуры. Черные силуэты неизвестных.
Но ведь горели не сигнальные шашки, а костры, и не на льду, а на берегу. И это обстоятельство озадачило капитана Шепелева. Что же в таком случае означают лунки, для чего они? Первое, на скорую руку объяснение — передумали сажать на лед, решили сажать на берег. Но на берегу площадка короткая и бугристая…
До капитана донесся лыжный скрип и пыхтенье. Как они, черти, догадались, что у нас наконец настали перемены? И вот именно в этот момент капитан услышал самолет.
Шесть человек залегли на снегу за пригорком, готовя к бою оружие.
— Извини, капитан, не верил, не верил, — зашептал рядом с Шепелевым Хромов. — Может, наш летает?
— Разберемся, — отговорился Шепелев.
— Какое наш! — услышал Хромовское предположение и старшина, залегший справа от командира. — Оттоль примчался, с финского краю.
Гул ревущей в небесах машины делался все громче.
— Ты мне скажи, Хромов, зачем они лунок понаделали?
— А вдруг, правда, рыбу ловили?
А рев стремительно надвигался на них, хотелось вжаться в землю, утопить лицо в снегу. Самолет пролетел над головами, унесся, заходя на новый круг.
— Не, садиться он все равно на озеро должен, — повторил мысли командира старшина. — Берег тут не приспособлен.
Но очень скоро выяснилось, что машина вовсе не собирается садиться.
Несколько минут лежавшие над озером люди молчали. Потом молчание было нарушено:
— Улетел?
— Да не может быть!
— Смотрите! Вверх смотрите!
— Сброс…
Да, это был сброс. Белый парашютный купол на сиренево-черном небе глаза нашарили без труда и следили за его сближением с землей. Он опускался быстро. Слишком быстро, если на его стропах висит человек. И тот сгусток тьмы, который можно рассмотреть под куполом, явно превосходит человеческие очертания. С самолета выкинули груз.
— Попал, собака, — Хромов отметил возгласом приземление груза в треугольник.
И тут впервые они услышали голоса. Вернее, отголоски, перелетевшие через озеро. Разобрать, на каком языке перекрикиваются неизвестные, было невозможно.
— Ну, что делаем, командир? — спросил Хромов.
4
Через час повалил напророченный Поповым снег. Густыми хлопьями, словно вытряхивали из гигантской пачки геркулес. Сыпало от души. Там наверху, похоже, назревал, набухал снежный чирей, и вот его наконец-то прорвало. Если и до того — спасибо завернутой в тучи ночке — ни шиша не было видно, то теперь и самого себя найдешь только на ощупь.
А за прошедший час, еще до снега, выяснилось-таки предназначение чертовых лунок на озере. И легче от того знания Шепелеву и бойцам его отряда не стало.
Неизвестные взорвали озеро. Подорвали заложенную в лунки и взрывчатку, и на поверхности водоема образовалась прорубь, размеров ровно таких, какими их прорубают на Неве любители зимнего плавания. Почему-то сейчас никто уж больше в тайном рыболовстве неизвестных не подозревал. Но что происходит на их глазах этой ночью в безлюдных карельских местах, вдали от боев и поселений, для чего неизвестным понадобилось ломать лед, что сбросил самолет — ответов не находилось.
Потом повалил снег, и командир повел отряд, как легендарный Щорс в известной песне, по берегу. Шли не просто медленно, а со скоростью улитки. Одно ничего — деревья береговой кромки служили путевыми указателями. За ними открывался озерный простор, и они держались этой ощущаемой границы, что должна подвести их к месту, где происходит не пойми что.
Старшина наказал обязательно касаться носками лыж концов лыж впереди идущих, пусть наезжать, пусть мешать двигаться. Но это заменит веревку, которой при такой погоде неплохо бы связываться, чтобы не растерять друг друга.
Двигаясь за крайними береговыми деревьями, они пытались что-нибудь высмотреть за снежной завесой, которая работала лучше американской дымовой, разноцветной. Костры погасли, в них пропала надобность. Но зажглись — снег позволил разглядеть их мерцание — огни фонарей. Они выдавали месторасположение незнакомцев, о чем они, впрочем, не догадывались. Как красноармейцы, в свою очередь, не догадывались, с кем имеют дело.
